Герцог присел на корточки и резко нагнул Луиджи голову; капитан вскрикнул, скорее от неожиданности, чем от боли.
— Ничего страшного. Вам необходимо вымыться, переодеться и прижечь укусы, — объявил Алва, — для начала касерой. Прошу меня простить, я был вынужден пожертвовать вашим камзолом.
Луиджи тупо кивнул, тронул себя за шею, поднес пальцы к глазам. Руки дрожали, на них была кровь и еще что-то жирное и отвратительное. Мозги! Мозги набросившейся на него сумасшедшей. Но где остальные «пантеры»? Джильди попробовал вскочить, от резкого движения голова пошла кругом, он упал бы, не подхвати его порученец Ворона, как бишь его?
— Спасибо…
— Не стоит, — отчеканил парень, хотя лицо у бедняги было белее свинцовых белил.
— Герард, приведите капитана в порядок и ждите в саду, а сюда пригоните парочку стражников.
Луиджи хотел возразить, но голова вновь закружилась, он вцепился в плечо Герарда, и дальнейшее утонуло в каком-то тумане. Джильди не помнил, ни как они выбрались из дома, ни кто помог стащить испакощенный камзол. Кто-то лил воду, кто-то держал полотенце, кто-то прикладывал смоченные касерой тряпицы к шее и рукам. Затем Луиджи дали хлебнуть обжигающего пойла, и проклятая дрожь немного отступила. Капитан Джильди привык и к бурям, и к абордажам, но свихнувшаяся «пантера»…
Герард чуть ли не волоком дотащил его до подстриженной лужайки, окаймленной цветочным бордюром. Капитан Джильди сначала сел, потом лег, но лежать и смотреть в пустое небо было страшно, и он вновь сел.
Капитан Джильди сначала сел, потом лег, но лежать и смотреть в пустое небо было страшно, и он вновь сел. Герард примостился рядом. Парень молчал, глядя в сторону проклятой виллы. Мух по-прежнему не было, как и воробьев с голубями. За забором раздались звон, топот, грубый говор, вскоре стихшие, — прибывшие вошли в дом, затем послышались шаги, и Рокэ Алва бросился на траву рядом с Герардом.
— Кончено, — сообщил он, поймав взгляд Луиджи. — Зоя пропала, остальные рехнулись и забились в погреб. Насколько я понял, пленницы передумали на предмет своего пантерства и теперь считают себя крысами. Заодно со слугами и теньентом. Сейчас их выловят и отправят в приют умалишенных. Как вы?
— Жив, — руки Луиджи непроизвольно метнулись к шее, — я обязан вам жизнью. Опять…
— Сочтемся, — махнул рукой талигоец, срывая несколько бархатцев. Джильди, трусливо повернувшись спиной к заколачиваемой вилле, пересел поближе к мявшему резные листочки маршалу. Капитан любил запах бархатцев — горький, полынный, щемящий. Будь у неизбежности запах, она пахла бы именно так.
— Эта женщина… Она была помощницей Зои Гастаки.
— Может, и была, — глаза Рокэ не отрывались от рыжих лепестков, — но на вас напала крыса. Загнанная в угол крыса. Ваше счастье, что человеческие зубы не ахти какое оружие, а как пользоваться руками, она забыла.
— Крыса, — повторил Луиджи, — почему?..
Алва промолчал. Сзади быстро стучали молотки, обычных смешков и разговоров не было — мастерам не терпелось покончить с работой и уйти.
— Монсеньор… Монсеньор, я уже их видел.
Луиджи вздрогнул и уставился на заговорившего Герарда, словно на какое-то чудо.
— Кого «их»? — переспросил Рокэ, не поднимая головы.
— Которые думают, что они крысы…
— И где? — в голосе маршала вновь звучала всегдашняя ирония, но Луиджи не очень-то верил в спокойствие талигойца.
— В Кошоне, — очень тихо произнес адъютант. — Это были слуги… Наши слуги… Мы вернулись из Олларии, ворота закрыты, стучали, никто не подходил… Пришлось лезть через забор. Отец исчез, слуги сошли с ума.
— Все как здесь? — Алва говорил так, словно спятившие и исчезнувшие люди были для него делом обычным.
— Нет, — покачал головой Герард. — У отца спальня выстыла, как после зимы… Ну, как если бы в доме никто не жил. И в конюшне один денник выгнил совсем… И второй раз тоже…
— Значит, был и второй раз? — Рокэ оторвался от бархатцев. — Такие занимательные истории, Герард, нельзя держать при себе.
— Простите, монсеньор. Я не думал, что это может быть важно.
— Важным может быть все. Как и не важным. Так что случилось во второй раз?
— Отец вернулся. Мертвый. И увел Циллу… Это моя младшая сестра… То есть была сестра… Она ушла через окно, а спальня сгнила. Тогда мы и уехали в Олларию, к бабушке… Но и там тоже…
— Он пришел снова?
— Да, — Герард стал еще бледнее, — в Октавианскую ночь… Я с братом… Мама велела нам уходить по крышам, а он там стоял… Хотел нас забрать. Говорил, иначе нас сожгут…
— А вы, значит, не ушли?
— Нет… Мы его прогнали. Нас Дениза научила, наша с Селиной кормилица. — Юноша осекся, глядя на своего монсеньора, тот молчал. Герард немного поколебался и добавил: — Дениза говорит, выходцы не заходят, пока их не позовут. И еще они старого заговора боятся.
— Четверного? — переспросил Рокэ. — «Пусть Четыре Ветра разгонят тучи, сколько б их ни было…»
— Да, — кивнул Герард.
— Больше капитан Арамона вас не трогал?
Парень покачал головой:
— Простите, монсеньор…
— Никогда не проси прощения, если не виноват, это неразумно, — светским тоном заметил герцог, но его мысли явно были где-то далеко.
— Я постараюсь, монсеньор.