— Что было потом? — Какое странное дерево, без коры, без веток, только ствол, белый, как обглоданная кость. — Рокэ пил отраву и читал стихи — это я уже понял. Потом ты налил и себе, но не выпил, почему?
— Эр… приказал мне поставить бокал. И сказал, что знает, кто дал мне яд. Я… Я схватил кинжал, но эр Рокэ его отобрал и вызвал Хуана…
— Кто такой Хуан?
— Слуга эра… Бывший работорговец.
— Вот как? И что сделал Хуан?
— Меня… меня заперли в моей комнате… Со мной сидел Антонио… Эра я больше не видел.
Да, не видел. Его сунули в карету с закрытыми окнами и куда-то повезли. Чего только он не думал, но не то, что ему отдадут Сону, сунут в руки зашитую в кожу шкатулку и выгонят из Талига…
— Я приехал в Крион. — Слова почему-то кончились, как кончается вино в кувшине. — Там была гостиница… Я открыл шкатулку, эр Робер. Там был кинжал и ваше кольцо… И все… Эр не стал ничего писать…
— Мерзавец, — с какой-то тоской произнес Робер и вновь замолчал.
— Кто? — не к месту брякнул Дик, хотя понимал, что Эпинэ говорит про его эра. Его бывшего эра. А он думал, что его поймет хотя бы Робер! Нет, он слишком много воевал и слишком мало знал Ворона.
— Кто? — переспросил Иноходец. — Да уж не ты… Кто Ворон, сказать не берусь, но то, что он есть, называется иначе. А вот Штанцлер… Во имя Астрапа, да эту тварь повесить мало!
3
Сона положила голову на шею Дракко, солнечный свет серебрил разлетающиеся паутинки, над Белой Елью кружил ястреб. Красота, покой и подлость, дикая, немыслимая, жестокая. Уж лучше б он сразу взял мальчишку с собой!
— Робер, — Дик все еще таращился на свои сапоги, — что в Талиге?
— Ничего. Что было, то и есть.
Что в Талиге, Робер не знал, но Ворон жив, иначе юный дурак до границы живым бы не доехал. Хорошо бы Первый маршал Талига свернул голову эру Августу! Раз и навсегда. Выкормыши Алисы всегда были хогбердами, но такое! Друг отца, спаситель отечества! Ну и спасал бы сам, если приспичило. Взял бы кинжал да саданул Ворона на Совете, благо такого от эра кансилльера не ожидал даже Дорак! Так ведь нет, подослал мальчишку с чужим кольцом.
Перстень Эпинэ!.. Словно Иноходцы какие-то гадюки!
Робер свистнул, подзывая Дракко. Рыжий весело заржал, откуда ему было знать, что его хозяина записали в потомственные отравители? Робер разобрал поводья и обернулся к Дику:
— Поехали.
Юноша молча поплелся к Соне. Нужно что-то сказать, но что?
— О том, что было, забудь. Хватит, что знаю я. Альдо и Матильда перебьются. Хотел бы я поговорить с твоим Штанцлером… И не только с ним!
— Робер… Что теперь будет?! Я ничего не сумел… Теперь Дорак всех… Из-за меня!
— Не из-за тебя, а из-за дриксенской твари. Да успокойся ты, ни с кем ничего не случится.
— А как же? — Астрап, как же он похож на Эгмонта. — Список…
— Список Дорака — такая же брехня, как кольцо Эпинэ. Будет тебе кардинал такие бумаги разбрасывать! Все вранье, Дикон, кроме одного. Август Штанцлер — лжец и мерзавец. Они все такие…
— Все?!
— Те, кто гребут жар чужими руками. Те, кто спровадил меня в Кагету и натравил бириссцев на Варасту. Те, кто сидит в Агарисе и жрет из гайифской кормушки. Наши отцы встали не под те знамена, Дикон, а у нас с тобой не было выбора…
Не было, и сейчас нет. Вернее, есть. Признать поражение и попробовать найти себе место под звездами. Талиг для них закрыт, но люди живут и в других местах и даже бывают счастливы.
— Робер, ты точно знаешь, что ничего не случилось?
— Случись что-то важное, барон Хогберд бы знал. Скорее всего, Алва скрыл твою глупость.
— Скрыл?!
— А зачем он, по-твоему, тебя выставил вместе с кольцом? Вот за этим самым. Нет тебя — нет улики, даже если Дорак что-то разнюхает, доказать ничего не сможет, а маршал будет молчать.
Молчать Ворон и вправду будет, но сидеть смирно — вряд ли.
— Ты ведь не сказал, кто дал тебе яд?
— Эр Рокэ сказал, что сам знает, — юноша вздрогнул. — Робер, а что, если он решил, что это ты?! Ну, когда мы прощались в Сагранне?
— Не решил. Ворон знает толк не только в вине, но и в драгоценностях. Я никогда не видел этого кольца, Дикон, но готов поспорить: твой эр знает больше меня.
— Правда?
— Успокойся, Алва о нас уже и думать забыл.
Захоти кэналлиец избавить мир от предпоследнего Эпинэ, он бы это сделал, но его отпустили. Сначала его, потом — Дика. Потому что они не опасны. Ворон воробьев не ловит.
— Но ее величество!
Ее величество… Мальчишка по уши влюблен, это даже Дракко видно, не говоря о Клементе. Угораздило же, хотя сам он лучше, что ли?! Он — нет, Мэллит — да. Девушки чище и благородней гоганни не найти, а Катарина Ариго — никакая. Ни красоты, ни ума, так, кукла в черно-белом, не будь она королевой и не наплети Штанцлер про ее страдания сорок сундуков вяленых кошек, Дик бы на нее и не взглянул.
— С ее величеством ничего не случилось.
И вряд ли случится. Штанцлер и Ариго столько раз выходили сухими из воды, выйдут и сейчас. Вот Окделлы и Эпинэ — те точно ломают шеи на ровном месте.
Глава 3
Оллария. Сакаци
«Le Six des Coupes & Le Huite des ?p?es & Le Neuf des Coupes» [41]
1
— Айрис Окделл, — пропела королева, — подойди сюда.
Айри мотнула головой, как жеребенок, и подошла, угрюмо глядя в пол. Девчонка возненавидела Катарину с первого взгляда, и Луиза понимала, в чем, вернее, в ком дело. В Рокэ Алве, за которого дурочка собралась замуж. Ну и пусть бы ненавидела, но про себя, так ведь нет! Луиза пыталась объяснить Айри, что без притворства только еж живет, потому как с иголками, но без толку.
В конце концов Луиза махнула на воспитанницу рукой, тем паче Селина таращилась на ее величество с обожанием. Вот и ладно. Пусть дочка обожает — так безопасней. Пусть Айрис шипит и пускает искры — это отвлечет Катарину от настоящего врага. Она шипеть не будет, а укусит, дай только подползти поближе.