— Входите, капитан.
Сам Робер предпочел бы обойтись без этикета, но Карваль изо всех сил соблюдал дистанцию. Он был гордецом, этот капитан, и Повелитель Молний смирился. С такими переходят на «ты» или в бою, или на эшафоте, или никогда.
Никола не забыл щелкнуть каблуками, но лицо у него было каким-то странным. Злым и… вдохновенным.
— Докладывайте, — еще один ритуал. Карваль не раскроет рта, пока его не спросят.
— Монсеньор, гонец от Гаржиака. Королевские войска стоят лагерем в Марипоз.
— Где гонец?
Капитан без лишних слов распахнул дверь. Особым многословием он не отличался, если, разумеется, не говорил о свободной Эпинэ. Гонец, впрочем, истолковал жест офицера совершенно правильно. Он вошел и отдал неизбежную честь, Робер подавил вздох:
— Кто ты?
— Пауль… Пауль Нозер. Бывший капрал роты господина Удо Борна.
— Что скажешь, капрал?
— Письмо монсеньору, — Нозер вытащил зеленый футляр. — Войска на нас идут.
— Ты, вероятно, проголодался, — Робер вымученно улыбнулся. — Идите в казармы, там тебя накормят.
— Благодарю монсеньора, — засмущался капрал, — я завтракал в Шарли.
— Сейчас пора обедать. Капитан, распорядитесь… И разошлите курьеров. Завтра в полдень — Большой Совет.
Нозер и Карваль ушли, и Робер о них тут же забыл. Главное сказано: передышки не будет, Оллария решила покончить с восстанием до зимы. Иноходец пару раз обошел кабинет, затем встал у окна и распечатал донесение, очень толковое, как и все письма Гаржиака. Теперь заяц точно знает, какой масти вставшая на его след гончая.
«На подавление восстания, — писал барон Констанс, — брошено четырнадцать пехотных полков и шесть кавалерийских. Еще пять полков оставлены в резерве в Марипоз. Есть и пушки — десяток крупных осадных орудий и полторы дюжины мелких.
Королевская армия движется быстро и, если ничего не изменится, через два дня будет у Шакрэ. Я более чем когда-либо убежден в необходимости отступления в Мон-Нуар и Надор и требую созыва Большого Совета…»
Гаржиак видит дальше других, еще не осознавших, во что они ввязались. Робер тоже не понимал, пока не оказался разменной картой в игре, где одни делают ставки, а другие умирают. Играли гоганы, умирали талигойцы, кагеты, бириссцы, а Лис, эсператисты, Гайифа подбрасывали дров в чужой костер, чтобы сварить собственное варево…
Иноходец поднял глаза, зная, что столкнется взглядом с дедом. Анри-Гийом в шлеме, кирасе и алом плаще грозил усомнившемуся внуку клинком, а напротив, на фоне Торских гор, улыбался маршал Рене. Странно, что дед сохранил именно этот портрет — кто-кто, а повесивший Пеллота Рене никогда не пошел бы за Алисой.
Робер Эпинэ отвернулся от предков и уставился на карту, пытаясь сосредоточиться. Дед готовил бунт. Обреченный, глупый, старческий. Потом умер кардинал, заявился наследник, и понеслось… Череда случайностей и совпадений, история знала и не такое. Если ты слышишь мяуканье, это еще не значит, что рядом Леворукий… И не значит, что его здесь нет.
Иноходец намалевал на и без того испакощенной карте несколько стрел и с отвращением отбросил грифель. Закатные твари, ну почему в голову то и дело лезет Лис?! С того мгновения, как Робер увидел превращенный в виселицу каштан, он, как ни старался, не мог отделаться от мыслей о покойном казаре.
Закатные твари, ну почему в голову то и дело лезет Лис?! С того мгновения, как Робер увидел превращенный в виселицу каштан, он, как ни старался, не мог отделаться от мыслей о покойном казаре. Адгемар стоял и смотрел, как убивают казаронов, не давая Луллаку вмешиваться. Он играл свою игру и выиграл бы, окажись его противником другой. Казар стал бы королем, казаронов похоронили, а во всем обвинили бы Талиг… У Саграннской войны было несколько шкур, а здесь похоже, до боли похоже.
— При чем здесь Лис? — кажется, он спросил это вслух, но у кого? Не у деда же. И не у Рене Эпинэ. Робер вновь уткнулся в карту, пытаясь сосредоточиться. Данар, Марипоз, Каррона, Эр-Гри, Эр-Эпинэ, Гайярэ, Сэ, Шарли… Стоп!.. Эр-Эпинэ, Гайярэ, Сэ, Шарли. Вот оно!
Иноходец рывком распахнул дверь.
— Где гонец Гаржиака? — почему до него дошло только сейчас?!
— Монсеньор, — Никола казался удивленным, — он же все рассказал.
— Есть одна вещь, которую нужно уточнить!
— Хорошо.
…От капрала пахло луковой похлебкой и молодым вином, и он ничего не знал, то есть не знал, что знает.
— Почему ты завтракал в Шарли?
Глаза вояки стали круглыми, он явно ни кошки не понимал.
— Ты должен был ехать через Шакрэ. Шарли в стороне.
— Так я ж письмо завозил. Господин капитан приказали сначала в Шарли. Да мне не трудно. Подумаешь, четыре хорны!
— Что за капитан?
— Дейгарт который. Он за Данар ходил, на этих… смотреть. — Капралу явно захотелось выругаться, но он сдержался.
— Кому письмо, помнишь?
— Еще б не помнить. Марион Нику, златошвейке в замке Шарли, в собственные руки. Невеста она ему, господину капитану то есть.
Невеста… Будь у него невеста, разве он не писал бы? Если б ее звали Мэллит, еще как бы писал! Каждый день по четыре раза, а перед битвой — восемь. Пусть Марион Нику дождется своего Дейгарта. Смелый он человек, если ходит за Данар и женится накануне войны, а вот ты — дурак, даром что герцог. Ожегся на Адгемаре, теперь ищешь подлость во всех.