Катари не хотела замуж за Оллара, ее вынудили, она принесла себя в жертву Талигойе и не виновата, что жертва оказалась напрасной. Он сможет сделать Катари счастливой. А ее дети, дети Ворона?! Он их усыновит и воспитает как Людей Чести. Они не будут Алва, они будут Окделлами! Они станут служить королю Ракану и повелевать Ветром, а их младшие братья будут хозяевами Скал.
— Дик, ты прямо тонешь в своих мыслях. О чем ты думаешь?
Юноша счастливо улыбнулся:
— О победе.
4
«Я хочу, чтобы Первым маршалом Талигойи был Робер Эпинэ, а не какой-нибудь Борн ». Он хочет… Все что-нибудь хотят! Робер захлопнул книгу с откровениями Лукиана Гайифского, которую тщетно пытался читать, схватил совершенно ненужный плащ и выскочил в черную духоту, раз за разом раздираемую вспышками далеких молний. Такой ночки он еще не видел и не хотел бы когда-нибудь увидеть снова! Любая буря была лучше этой мертвечины!
Как он умудрился оказаться на конюшне и оседлать Дракко, Эпинэ не понял. Еще удивительней было, что полумориск не протестовал, когда его седлали и выводили из безопасного стойла в темный ужас. Сакаци спал, вернее, не спал, а затаился, как зайчонок в траве. Ни единого огонька, ни единого движения, только далекие молнии отражаются в обмелевшем за один день рву. Ворота были распахнуты, мост опущен, но Робера это не удивило — алаты были суеверным народом, от них можно ожидать чего угодно. Робер смутно припомнил разговоры Янчи и Пишты о том, что закатная нечисть не видит открытых дверей, а сквозь запертые проходит, как вода сквозь решето. Может, и так, хозяевам виднее, от каких врагов стеречься, тем более в такую ночь по дорогам вряд ли станут разъезжать создания из плоти и крови. Он один такой на всю Черную Алати.
Робер Эпинэ вскочил в седло. Дракко, не дожидаясь приказаний, пошел легким галопом, лицо тронул слабенький теплый ветерок, но даже он был облегчением. Обычно Эпинэ, проминая коня, сворачивал к перевалу. В отличие от обожавшего красоваться перед убирающими виноград девчонками Альдо, Иноходец не любил людных дорог, но сегодня ехать в горы было безумием. Талигоец благополучно выбрался на алатский тракт, и тут удача им с Дракко изменила. Не прошло и часа, как полумориск потерял подкову и захромал. Разобрать что-то в кромешной темноте было невозможно, но Робер помнил, что где-то рядом был постоялый двор, а дальше — деревня, в которой, без сомнения, имелся кузнец. Иноходец сунул руку за пояс — как ни странно, кошелек оказался при нем. Надо же! Когда что-то делаешь не думая, ошибаешься реже, чем когда стараешься ничего не упустить.
Постоялый двор нашелся именно там, где Робер и ожидал. Добротный, приземистый дом с настежь открытой дверью, над которой горел масляный фонарь. Румяный слуга, сочувственно покачивая головой, взял под уздцы Дракко и залопотал что-то гостеприимное. Робер хлопнул услужливого малого по плечу и вошел в дом. Несмотря на жуткую ночь, а может, именно поэтому, гостей хватало. То ли плакали, то ли смеялись вездесущие алатские скрипки, две девушки, звеня монистами, метались между столами, за которыми веселилось несколько разношерстных компаний, а у самого входа потягивал вино герцогский курьер. Робер немного замешкался, прикидывая, куда бы приткнуться, и тут из угла ему замахали рукой.
Ох уж эти алаты! Эпинэ помахал в ответ и, обойдя каких-то невзрачных людишек, киснущих над пареными овощами, пробрался к тем, кто его звал. Их было семеро: шестеро мужчин в красных, отороченных золотом камзолах и одна женщина в белом платье с алой шнуровкой.
— Наконец-то! — засмеялась она, протягивая изящную ручку.
— Моя эрэа! — Иноходец почтительно поцеловал пахнущие нарциссами пальцы.
Какой знакомый запах! Дело принимало неожиданный и ужасно глупый оборот. Он, без сомнения, встречал этих людей раньше, и не раз, но не мог вспомнить, где и когда. В Агарисе? Вряд ли. Значит, раньше. Робер, смущенно улыбаясь, опустился на скамью между двумя молодыми людьми, лихорадочно вспоминая их имена, но имена не вспоминались.
Сидевший напротив красивый дворянин в красном разливал вино. Ему было около пятидесяти, правую щеку украшал давно заживший шрам. Робер совершенно точно знал этого человека, так же как и всех остальных.
— За встречу! — произнес мужчина со шрамом и оглянулся на высокого старика с золотой цепью на шее. Тот молча приподнял стакан, и все, кроме женщины, выпили. Вино горчило, и от него пахло дымом, но Роберу понравилось, он и раньше предпочитал горькое сладкому. Ах да, Матильда же говорила…
— Мне говорили, что здешние вина настаивают на травах.
— Да, — произнесла женщина низким грудным голосом, — это полынь. Здесь ее много.
Ее вообще много. Полынь — трава осени, именно она растет у Закатных Врат, а дорога к Рассвету покрыта анемонами.
— Мои эры, — стройная черноволосая алатка с улыбкой протягивала глиняный кувшин с широким горлом, — подарите монетку, попытайте судьбу!
— А как, красавица? — Сосед Робера попытался обнять девушку, но та ускользнула грациозным неуловимым движением.
— Позолоти ручку и лови то, что ловится, — девушка на лету подхватила суан и перевернула свой кувшин. На стол высыпались восемь грошовых перстеньков с разноцветными стеклышками.