Бывшего короля и его прихвостней сторожили обычные гарнизонные солдаты, но позади Ричард заприметил лиловых стрелков. Разрубленный Змей, Придды! Откуда?!
— Оллар, — властно бросил Альдо, — признаешь ли ты себя побежденным?
— Да… — промычал Фердинанд, не осмеливаясь посмотреть в глаза победителю. — Признаю…
Разрубленный Змей, да он совсем потерял голову от страха. Это мужчина? Навоз и есть навоз, ему место в хлеву, а не во дворце. Человек Чести никогда не станет блеять, как овца на бойне. Святой Алан умер с гордо поднятой головой. Он мог спастись, его бы никто не посмел упрекнуть, но герцог Окделл вернулся и покарал предателя, потому что был верен своему королю и своей клятве. Единственный из всех! Остальные сдались, разбежались, предали. Даже фок Варзов, даже Эпинэ!
— Что ты просишь для себя?
Коленопреклоненный толстяк вздрогнул. Фердинанд был одет словно для дворцовой церемонии, только без короны. Приглядевшись, Ричард заметил на толстой шее веревку, почти незаметную среди многочисленных орденских цепей. По законам старого рыцарства это означает, что побежденный вручает свою судьбу победителю, победитель же задает вопрос Чести. На него мог быть один ответ: «Я не прошу ничего и вверяю свою душу Создателю, а свою Честь и свою жизнь — избраннику Его».
— Я согласен с любыми условиями, — пробормотал Фердинанд. — Мне все равно…
Трус, святой Алан, какой же жалкий трус, не имеющий понятия о Чести. С ним говорят, как с рыцарем, а он дрожит, как лавочник.
— Хорошо, — на лице Альдо была гадливость, — подпиши отречение и живи.
— Ваше величество, прошу меня простить, — Симон Люра говорил тихо, почти шептал, но Ричард слышал каждое слово, — по Золотому Договору, отречение, не прочитанное отрекающимся монархом и не оглашенное вслух в его присутствии и в присутствии не менее четырехсот его подданных, является недействительным. Более того, в оглашенном отречении нельзя менять ни слова.
— Да? — Альдо казался раздосадованным. — Я не знал. Ты говорил, что никаких сложностей не будет.
— Ваше величество, это не сложности. Ликтор готов огласить отречение.
— Что ж, — вздохнул Альдо, — придется слушать и смотреть. Оллар, хватит дрожать. Читай!
Фердинанд покорно взял протянутый листок. Руки бывшего короля тряслись, и вместе с ними тряслось отречение. Дику стало неловко. Не за бывшего короля, за Катари, которую бросили в постель слабосильному слизняку. Позор мужа ложится пятном и на жену, это несправедливо, но это так.
— Мы… Фер… Фердинанд Второй, — запыхтел Оллар, — мы…
Причем здесь монаршее «мы»? Этот человек не король и никогда им не был.
Или так положено по Золотому Договору?
— Мы… Я прочел… Я уже сказал, что согласен… Мне все равно…
— Зато Талигойе не все равно, кто еще погибнет от рук Давенпорта и ему подобных, — не выдержал Джеймс Рокслей.
Давенпорт… Дик где-то слышал это имя, но не мог припомнить. Кто-то из оставшихся в Тронко офицеров Южной армии?
Альдо брезгливо поморщился, глядя сверху вниз на существо, которое не стоило даже имени врага, и махнул рукой, подзывая длинного ликтора с наспех вышитым гербом Раканов на плече. Чиновник поцеловал королевскую печать и с расстановкой произнес:
— Признаешь ли ты, что ни ты, ни твои предки не имели никаких прав на талигойский трон и занимали его незаконно?
— Да.
— Отказываешься ли ты за себя, за всех твоих потомков, родственников и сторонников от любых посягательств на корону?
— Да.
— Признаешь ли ты единственным владыкой Талигойи законного наследника династии Раканов?
— Признаю.
— Приказываешь ли ты всем своим сообщникам явиться с повинной в тот же миг, как они узнают о твоем отречении?
— Как… Как я могу теперь что-то приказывать? — на обрюзгшем лице проступило недоумение.
— На твоей совести смерть маршала Рокслея, — бросил Альдо, — за новое подстрекательство ответишь головой.
— Приказываешь ли ты всем своим сообщникам явиться с повинной в тот же миг, как они узнают о твоем отречении? — повторил ликтор.
— Да.
— Приказываешь ли ты тем, кому, не имея на то права, вручил оружие, безо всяких условий сложить его?
— Да.
— Приказываешь ли ты тем, кому ты беззаконно раздавал титулы, звания и ценности, вернуть незаконно полученное короне?
— Да.
Он что, со страху забыл другие слова?
— Приказываешь ли ты тем, кто признал себя твоим вассалом, предстать перед его величеством Альдо Раканом?
— Да.
— Отвечаешь ли ты за свои слова своей жизнью? Принимаешь ли ты на себя вину за все, содеянное твоим именем в прошлом, настоящем и будущем, и готов ли нести ответ?
— Своей жизнью… Готов. Да.
— Подпиши.
Фердинанд, жалко хлопая глазами, смотрел на свиток ликтора, хотя отречение было у него в руках. Коренастый носатый человек вложил в пухлую руку перо, и Ричард тут же его узнал. Полковник Морен, бывший помощник коменданта Олларии. Ричард словно бы вновь увидел труп на перекрестке, разоренные дома, хохочущую полуголую женщину. В Октавианскую ночь Морен не щадил себя, спасая людей. Теперь Морен генерал, и это справедливо. Именно такие офицеры нужны новой Талигойе.
— Подписывайте, — шепнул Морен, и Оллар наконец сообразил, что от него требуется. В старину отречение подписали бы на щите, сейчас солдат поднес бывшему королю барабан. Фердинанд все с тем же недоумевающим видом нарисовал свою подпись и застыл, сжимая в руке испачканное перо. Четырехсотлетней тирании пришел конец, причем бесславный.