— Сын моего отца благодарит блистательного за заботу, — гоган с родимым пятном говорил вежливо, но настойчиво, — однако каждый должен лишь то, что должен. Не следует вождю провожать недостойных, ведь о нем могут спросить.
— Я часто езжу ночами, — Роберу как-то удалось остаться спокойным, — и мне в любом случае нужно встретиться с господином Люра и… и с четвертым из вас.
Две дюжины солдат, капитан и герцог. Неплохой эскорт для троих человек, вряд ли знающих, как держать пистолет.
— Пусть блистательный будет осторожен. Сердце названного по имени тверже камня и грязней логовища шакала.
А сердце «блистательного»? Лэйе Астрапэ, если не прости, то пойми — у них нет другого выхода. Или эти трое сегодня, или две тысячи и пол-Эпинэ — завтра.
— Достославный не верит Симону Люра? Но это вы его нашли.
— Великие дела требуют и великой грязи, и великой чистоты, — вздохнул достославный.
— Тот, кого сын твоего отца зовет Люра, рожден от дурного семени и свободен во зле, как и все, созданные из праха. Они вольны клясться и нарушать клятвы. Им страшны лишь руки людские, стражи Кабиоховы их не видят и не остановят. Лишь рожденные от семени сынов Кабиоховых закляты ото лжи именем Его.
Закляты ото лжи? Ну-ну… Рыжие многое помнят, они знают толк и в золоте, и в магии, но как же они наивны. «Мэтр Вукрэ» не сомневался, что Альдо исполнит клятву, и умер, а клятвопреступник жив и здоров.
— Лгут все, — честно сказал Робер Эпинэ, — просто одним это легче, другим трудней.
— Всеотец знает цену всему, — согласился обладатель пятна, — можно, радуя сильного, назвать пса львом. Можно продать глупому мула как коня, но цена великой клятве назначена единожды и навеки.
Единожды, навеки и до леса Святой Мартины, который следует называть лесом Леворукого.
— Я не знаю про великую клятву. — Закатные твари, они на месте, еще четверть хорны вдоль обрыва — и все. Их никто не услышит, разве что Малая Кошка, но она не смотрит вниз.
— Блистательный шутит. Он был свидетелем, его глаза видели, его уши слышали.
…А его мозги не понимали, зато желудок требовал мяса, а гонор желал вырваться из-под опеки Эсперадора. Вот он и вырвался.
— Я не знал, как это называется. Мы просто дали слово.
— И оно было принято.
Отряд развернулся, углубляясь в лес. Здесь уже убивали. Могила Флоримона Шуэза совсем рядом, а у гоганов могил не будет, они просто исчезнут. «Шар судеб», а говоря по чести, просто подлость. Судьба делает из нас покойников, но мерзавцами мы становимся по собственному выбору.
Кривое дерево, опрокинутый «лафет», с которого свалилось изображавшее пушку бревно. Где-то здесь упал Рихард Борн с шальной пулей в спине. Полковника убил кто-то из повстанцев. В тот день все стреляли во всех, не разбирая, где свой, а где — чужой. Те, кто заплатил за пролившуюся в лесу Святой Мартины кровь, лягут здесь же, хотя Робер с Никола об этом не думали. Просто искали подходящее место. И нашли.
Отряд остановился — это были люди из Эпинэ, те самые, что спасли своего герцога от засады Маранов. Довез ли Жюстен сестер и братьев до Олларии?
Спутник Робера улыбнулся в коротко стриженную бороду. Кто он на самом деле? Не все ли равно!
— Сын моего отца видит, что те, кто должен прийти, еще в пути. Недостойные готовы ждать, сколько нужно. Эта ночь — первый шаг к обретению вечного.
Вернее, последний. Слева обрыв, справа заросли каких-то кустов, путь назад и вперед перекрыт. Излишняя роскошь для троих ничего не подозревающих бедолаг, но разъезжать ночью без эскорта герцог не может.
— Я могу узнать имя достославного? — во имя Астрапа, зачем ему это?
— Блистательный может многое, но памяти не стоит нести лишний груз.
Если бы мы могли решать за нашу память, забывая и помня по своему желанию, но это невозможно.
— Монсеньор, — Никола, как они и договаривались, подъехал слева, — мы прибыли слишком рано.
— Нет, — условленные слова Робер произнес раздельно и четко, — мы приехали вовремя .
Они выстрелили одновременно: Карваль в молчаливого человека на пегом муле, Робер в своего собеседника. Иноходец попал, пистолет Никола осекся.
— Блистательные не могут нарушить слово, — Робер не видел лица гогана, но слышал голос — недоумевающий, растерянный, — не могут…
Новый выстрел. На этот раз пистолет послушался. Мул с мертвым всадником на спине захрапел и бросился в кусты, но поводья зацепились за колючие ветки. Обезумевшее животное билось и ревело, в суматохе о гоганском мальчишке как-то позабыли, а тот то ли спрыгнул, то ли свалился на землю и с диким криком бросился бежать.
Обезумевшее животное билось и ревело, в суматохе о гоганском мальчишке как-то позабыли, а тот то ли спрыгнул, то ли свалился на землю и с диким криком бросился бежать. Вдоль оврага, а не в лес, дурень несчастный.
Нужно было стрелять, но пальцы Робера вцепились в поводья и не желали их выпускать. Никола тоже промешкал, но кто-то курок все-таки спустил. Любую подлость следует доводить до конца, иначе она останется подлостью, но потеряет смысл. Черная фигурка дернулась, на мгновение замерла и помчалась дальше на радость луне. Ночная хозяйка была на стороне охотников — бледные светящиеся пальцы тыкали беглеца в спину. Робер все-таки выстрелил, но сам не понял, попал или нет. До парнишки наконец дошло свернуть в тень. Никола вполголоса ругнулся, спешился и бросился следом, за ним побежали несколько солдат. Иноходец опустил пистолет.