А еще ты боишься за свою задницу, которую его величество кошки с две защитит, и правильно боишься. Неужели в Зале Меча не найдется хотя бы десятка умных трусов, или все уже удрали, а остались сплошные дурни, которым дай сегодня пожрать, а завтра — трава не расти?
— Маркиз Фарнэби позавчера разговаривал с Леопольдом Манриком, — веско произнес давешний недоверчивый брюнет.
— Кавалер Вускерд, — глазки Фарнэби из сально-сладких стали колючими, — вы на что-то намекаете? Уж не на то ли, что мечтали пристроиться к господину тессорию, хоть лакеем. Лишь бы к денежкам поближе, а от пороха подальше.
Лишь бы к денежкам поближе, а от пороха подальше.
— Господа, — неожиданно громко рявкнул Фердинанд, — мы не для того собрали здесь людей, коих почитаем Лучшими, чтобы они доносили друг на друга. То, что было до сего утра, предадим забвению и будем смотреть вперед. Мы согласны с маркизом Фарнэби. Первый маршал Талига герцог Алва оказал нам немало услуг. Мы не намерены платить за преданность и смелость неблагодарностью. Рокэ Алва есть и останется Первым маршалом Талига, пока мы остаемся королем. Мы благодарим графа Гогенлоэ-цур-Адлерберга и графа Рафиано за верную службу и отпускаем из Олларии в Придду или любое другое место по их желанию. Новым экстерриором мы называем графа Кракла, новым геренцием — маркиза Фарнэби, новым обер-прокурором — барона Вускерда, да-да, именно графа Кракла и барона Вускерда. Мы и наш двор остаемся в Олларии. Мятежники никогда не войдут в столицу Талига, никогда!
— Ваше величество, — бывший геренций был спокоен, видимо, ничего другого он и не ожидал, — я принимаю неизбежное, но мне искренне жаль ваше величество и Олларию.
— А я возьму на себя смелость еще раз призвать к благоразумию, — граф Рафиано смотрел не на короля, а на королеву. — Ваше величество, умоляю вас, убедите вашего супруга не принимать заведомо проигранного боя. Зиму следует переждать в доме, а весной снег растает.
Катарина затравленно оглянулась и замерла, склонив голову к левому плечу. Потом покачала головой, словно отвечая сама себе.
— Будь мы супругой экстерриора, мы бы тоже призывали к бегству, но мы — королева Талига. Граф Рафиано, мы безмерно благодарны вам за заботу, но мы не можем просить нашего супруга бросить Олларию на произвол судьбы. Вы советуете вернуться весной, но что мы найдем, вернувшись? И кем мы останемся в памяти наших подданных? Теми, кто оставил их в тяжелую минуту?
Змея или все-таки дура? Или не то и не другое, а просто жена, знающая мужа как облупленного и понимающая, что он закусил удила и его не остановить? Как бы то ни было, все останутся дожидаться зеленого воробья [112], который прилетит и как клюнет! Закатные твари, себя не жалко — не красавица и худо-бедно пожила, но девочки…
— Ваше величество, — граф Рафиано поклонился Фердинанду, — разрешите мне и графу Гогенлоэ-цур-Адлербергу покинуть Совет Меча.
— Да будет так, — милостиво кивнул король, — мы награждаем вас за верную службу орденом Святого Карла, а графа Гогенлоэ — орденом Королевской Охоты. Мы всегда рады видеть вас и ваших близких.
— Благодарим, ваше величество.
Два сдержанных поклона, торжествующие рожи преемников, расступившиеся стражи, стук захлопнувшихся дверей…
Глава 5
Урготелла
«Le Roi des Coupes & Le Valet des B?tons & Le Sept des ?p?es» [113]
1
Рокэ Алва опять куда-то провалился. Барон Дежу, пятый раз за день притащившийся в особняк Шантэри, попытался с пристрастием допросить Марселя, но виконт был кристально чист: где герцог, он не знал. Ворон непредсказуем: он мог слушать реквиемы, спорить со сьентификами, дразнить поэтов, покупать вино или лилии. Было ясно одно — петь для принцессы Юлии Ворон не намерен, по крайней мере сегодня.
— Барон, поверьте, я весьма сожалею, — Марсель старался, как мог. Не для себя — для дядюшки. Если Юлия надуется на Ворона, старый греховодник расстроится, а ему вредно. — Рокэ Алва весь вечер не выпускал гитару из рук, с утра у него очень болели пальцы. Герцог вряд ли сможет играть в ближайшие несколько дней.
Ворон ушел вместе с Луиджи и Герардом, когда Марсель еще спал, и вряд ли у него болело хоть что-нибудь.
— Рокэ Алва весь вечер не выпускал гитару из рук, с утра у него очень болели пальцы. Герцог вряд ли сможет играть в ближайшие несколько дней.
Ворон ушел вместе с Луиджи и Герардом, когда Марсель еще спал, и вряд ли у него болело хоть что-нибудь. Не забыть бы сказать Рокэ, что он порезал руки, а то неудобно получится.
— Ее высочество будет разочарована, — ныл ургот, — она и ее фрейлины так ждут сегодняшнего вечера.
Ну и дура. Елена, та по крайней мере раньше времени язык не распускала, вот и получила лилии, а Юлия огребет бешеный огурец, и поделом — одно слово, Пиончик.
— Господин Дежу, уверяю вас, герцог Алва не предполагал, что ее высочество желает слушать его уже сегодня.
Или, напротив, предполагал, потому и удрал ни свет ни заря. Как от девицы Окделл! Ну что поделать, если Алва не добыча, а охотник — поймал, съел, побежал дальше. Излишне прилипчивые дамы его раздражают.
— Так вы полагаете, герцог вернется поздно? — Ну сколько раз можно спрашивать об одном и том же?