— Надо же, — на лице Альдо расцвела почти забытая бесшабашная улыбка, — сколько знакомых, и ты в том числе.
Эпинэ пригляделся и узнал переплетенную в свиную кожу Книгу святого Фабиана, в которой четырнадцать лет назад расписался унар Робер Эпинэ, присягая чтить Создателя и Фердинанда Оллара. Сколько клятв он успел нарушить за прошедшие годы и сколько еще нарушит?
— Как тебе «жеребячий загон»? — Иноходец подошел к окну и задрал голову, разглядывая багровеющее небо, в котором отчего-то не было ни единой вороны. — Лошадям здесь не нравится.
— Мне тоже, — кивнул сюзерен. — Сколько лет прошло, а аббатством до сих пор несет. Хорошо хоть не торквинианским. Сейчас придет Люра, у него новости из Олларии.
— Пусть приходит, — махнул рукой Робер, — тем более от нас это не зависит.
— Пусть приходит, — махнул рукой Робер, — тем более от нас это не зависит.
— Робер, — нахмурился Альдо, — мне не нравится твое настроение, не все так плохо.
— Да? — поднял бровь Эпинэ. — А мне вот надоело изображать плывущее по течению бревно. Да еще перед водопадом.
— Успокойся, — прикрикнул принц, — никакого водопада не будет. Мы возьмем Олларию и пошлем всех помощничков к кошкам. Я все продумал.
— Звучит пугающе.
— Да ну тебя, — Альдо и не подумал обидеться, — трус нашелся. Лучше подумай, про кого мы забыли?
— Про морисков? — предположил Эпинэ, продолжая разглядывать тополя. — Или про холтийцев?
— Мы забыли об «истинниках», — сюзерен молитвенно сложил руки на груди и рассмеялся. — Я объявлю Талиг эсператистским, натравлю Агарис на гоганов и подпишу мир с Гайифой, Дриксен и Каданой. Пусть забирают Ноймаринен и северный Надор, зато я подстрелю двух перепелов: во-первых, меня признают, а во-вторых, отдать окраины мы отдадим, но пускай попробуют взять! Клянусь Зверем, твои Савиньяки и фок Варзовы им этого не позволят. А пока они дерутся, мы пустим корни в Олларии, выпотрошим Ноху и Гальтару. Когда я пойму, что делать со всеми этими жезлами, то приму абвениатство, а Агарис пошлю к кошкам. Со Зверем даже Ворон ничего не сделает. Ну как?
— Закатные твари, — не удержался Робер — и долго ты думал?
— Как только узнал, кто такой Люра. До коронации его придется потерпеть, ничего не поделать, но потом — шалишь. Как думаешь, когда ждать следующих достославных?
— Леворукий их знает. Если они поверили, что Вукрэ в Гальтаре, время у нас есть.
— Точно, — просиял Альдо, — а когда рыжие заявятся, мы скажем, что нашу часть договора исполнили, а про Вукрэ знать ничего не знаем, пусть ищут.
— А если найдут?
— Робер, — засмеялся сюзерен, — нельзя от каждого куста шарахаться. Подумай сам, как они найдут? Ары нет, Залог у нас, и вообще все их угрозы — ерунда чистейшей воды. Мы клятву нарушили? Нарушили и еще как, но живы и здоровы. И будем живы и здоровы, потому что Раканам гоганское колдовство не страшно. Стали бы они за нами бегать, если бы были сильнее?
— Не знаю, — пожал плечами Робер. — Енниоль хотел не силу, а первородство.
— Доэсператистское старье он хотел, — Альдо захлопнул Книгу святого Фабиана и небрежно бросил рядом с собой. — Вспомни, как достославный в Матильдину шкатулку вцепился, а «первородство» — сказки для дурачков.
— Хорошо, Альдо, я тебя понял, — спорить бесполезно, что делать — неизвестно, разве что пулю в сердце, но это не выход, это предательство.
— Но тебе это не нравится.
— Не очень, — честно признал Робер, — но это долгий разговор, а сейчас явится Люра со своими новостями. То есть уже явился.
4
Мерзавцы бывают самыми разными. Господин Люра относился к мерзавцам лощеным, любящем до самозабвения не только себя, но и свои усы, мундиры и сапоги, не говоря уж об орденах и перевязи. Этим генерал-перебежчик изрядно напоминал маршала Пэллота, и Робер искренне надеялся, что рано или поздно Симон Люра разделит судьбу своего именитого предшественника. Пока же с генералом приходилось быть вежливым. У Альдо это получалось хорошо, у Иноходца хуже, а у Пуэна и Карваля с любезностью было вовсе плохо. Люра, впрочем, предпочитал косых взглядов не замечать. Видимо, гоганы велели с Первородными и их свитой не ссориться, и от этого было еще противней.
— Ваше высочество, — генерал учтиво подмел пол желтыми перьями, — счастлив видеть вас и господина маршала в добром здравии.
— Садитесь, Симон, — кивнул Альдо, — что вы думаете о Лаик?
— В свое время меня признали недостойным унарского плаща, — сверкнул зубами Люра, — я был вне себя от горя, но теперь рад, что избежал этой могилы. Удивительно неприятное место.
— Мне оно тоже не нравится, — согласился сюзерен, перебираясь со стола в кресло. — Так что у вас за новости?
— Их несколько. Боюсь, первая вас несколько расстроит, зато остальные должны исправить положение.
— Хорошо, — засмеялся Альдо, — я готов расстраиваться.
— Ваше высочество, — голос Люра странным образом зазвенел, — дело в том, что я прекрасно осведомлен и о том, что вы нарушили клятву, и об убийстве достославного Гармиоля и его спутников, которое вы совершили при помощи герцога Эпинэ и капитана Карваля.
— И как давно вы это знаете? — очень спокойно произнес сюзерен.
— С самого начала, — улыбнулся Симон Люра, вынимая пистолет. — Прошу меня простить, но я не собираюсь отправляться вслед за гоганскими свиньями.