— Так или иначе, предположение высказано — это уже кое-что.
Нет, я думаю, что все это нуждается в серьезном анализе, в котором лучше исходить, как говорится, от противного. На самом деле ситуация складывается весьма серьезная. Однако этот русский — или русские вообще — ждет от нас конкретного ответа. Каким он будет?
— Разве это в нашей компетентности? Это уже область политики. Может быть…
— Не забудьте: и разговор, и вообще все происходящее — не являются официальными и вряд ли предназначены для огласки. А это значит, что мы имеем право высказать свое мнение. И не будем забывать, что от нашей реакции будет зависеть и русская политика.
— Так ли это важно? Россия более не является серьезным противником…
— Да; во всем, что не относится к ядерным боевым частям и их носителям. Слабый, но вооруженный человек, впав в отчаяние, может наделать много шороха. И еще: сколь неофициальными ни были бы наши переговоры по внешним признакам, но выводы из них станут фактами реальной и официальной политики. По сути дела, мы должны нажать на кнопку. На какую?
После непродолжительного общего молчания прозвучало:
— Во всяком случае, мы не дадим им понять, что у нас есть определенные предположения относительно происхождения того, что они называют небесным телом, а именно — его вполне земной природы. Пусть думают, что мы верим в его природное происхождение. Но если мы верим в это, то не должны вообще никак реагировать, поскольку такие явления не относятся к компетенции армии и потому никак не могут нас задевать. Мы поблагодарим гостя за информацию — и не более. Скажем, что приняли ее к сведению, но совершенно не готовы делать какие-либо выводы: будем ждать поступления более насыщенной информации.
— Не боитесь, что нас сочтут полными дураками?
— Вряд ли это должно нас пугать. Но чтобы в Кремле не вздохнули слишком уж облегченно — намекнем на то, что все, сказанное им, было заблаговременно доложено нам… не будем говорить «астрономами», это прозвучало бы не слишком серьезно; скажем так: соответствующими службами. Если это — их корабль…
— Я полагаю, вероятность — не менее сорока процентов, — вставил разведчик.
— …то этот намек, возможно, побудит их к каким-то действиям, связанным с кораблем. А этого мы никак не прозеваем. И в любом случае придем к более конкретным выводам.
— Хорошо. Все, что здесь говорилось, является совершенно секретным и не подлежит никакому распространению и оглашению. Благодарю вас за участие, джентльмены.
9
Интересно, думал в доме Столбовица московский политик, донельзя разозленный ответом генералов, хотя внешне этого никак не показывавший, интересно, у здешних военных тоже в голове — одна извилина, и та от фуражки? Да нет, они все отлично поняли. Но не желают ввязываться, а еще вернее — не хотят показать, что станут принимать меры. Хитрожопые до невозможности, только до нас в этом деле им еще дальше, чем до Юпитера…
Наверное, непроизвольно так получилось, что сравнение возникло в области астрономии; слишком уж много приходилось думать в последние недели о делах, имеющих отношение к этой науке и ее объектам.
Он поднял голову, взглянул на Столбовица; тот с интересом следил за выражением лица заморского гостя. Гость улыбнулся:
— Военные везде в мире подобны шпаге, своему символу: остры — но узки. Скажу откровенно: я заранее ожидал чего-то подобного — в принципе хотя формулировки, конечно, могли быть разными. Тем не менее теперь у них прибавилось предметов для размышлений.
Гость улыбнулся:
— Военные везде в мире подобны шпаге, своему символу: остры — но узки. Скажу откровенно: я заранее ожидал чего-то подобного — в принципе хотя формулировки, конечно, могли быть разными. Тем не менее теперь у них прибавилось предметов для размышлений.
— Однако получается, что миссия, которую вы на себя возложили, на этой стадии не увенчалась успехом?
— Ни в коем случае. Вы же отлично знаете, что я летел сюда не только для встречи с генералами. Это стало, так сказать, лишь открытием кампании, первым эпизодом с вашей подачи. Я хотел и хочу говорить с политиками. И вы обещали помочь мне в этом.
— У нас принято держать слово, обещание — это как официально подписанный контракт; но это вы и сами знаете. Так что завтра, надеюсь, смогу устроить вашу встречу с помощником президента по безопасности…
— Вы считаете, это достаточно высокий уровень для меня?
— Ну, вы слишком хорошо осведомлены о нашем «кто есть кто», чтобы задавать подобные вопросы.
— Допустим, вы правы. Но я надеюсь, что это будет всего лишь необходимой процедурой перед главным — перед встречей с президентом.
Столбовиц пожевал губами.
— В принципе я не отвергаю такой возможности. Если повезет, то такую встречу, возможно, удастся организовать. При условии, что вы будете совершенно откровенны, станете разговаривать с помощником так, словно он и есть президент. Иначе нам ничего не удастся сделать не только за месяц, но и вообще никогда.
Это было совершенно неожиданным.
— Вы с ума сошли! Я ведь говорил вам: в окружении президента не должны знать ничего! Ни слова! Только он сам…
— Вы при этом исходили из ваших московских представлений. Но здесь они неуместны. У нас не такая демократия, друг мой. Даже те из нас, кто на выборах голосовал за другого кандидата, не могут представить себе, что кто-то может проникнуть к президенту и главнокомандующему, изолировав его ближайших сотрудников от знания всех причин и следствий. Без полной откровенности вы не сможете встретиться вообще с кем бы то ни было. У нас (Столбовиц едва заметно усмехнулся) легче перебить всю президентскую рать, чем лишить ее возможности руководить событиями. А ведь сейчас, насколько я понимаю, речь идет не о партийных разногласиях и даже не о разных мировоззрениях: угроза распространяется на всех и каждого. И вообще — не указывайте мне, как жарить мясо: рецепты у каждого свои.