На первый взгляд она была совершенно спокойной. Похоже на то, что за время отсутствия нового как бы хозяина жилье не навещал никто — даже воры.
С одной стороны, это было понятно: место не было дачным и потому не привлекало профессиональных «чистильщиков», их здесь просто не завелось. Но вот соседи пусть и не совсем рядом, но в окрестности были — хотя бы в той же деревне; им наверняка было известно, что дом пустует, поскольку в него и попасть нельзя было иначе, как проехав или пройдя по главной деревенской улице. Большинство деревенских жителей — люди, разумеется, весьма приличные; но при всем при том прибрать к рукам то, что плохо лежит, считают грехом далеко не все; а в брошенном доме ничто не лежит хорошо. Так что — учитывая примитивный уровень замков — вполне можно было ожидать, что кто-нибудь из них да произвел негласную ревизию и, так сказать, снятие остатков. Поэтому Минич заранее предупредил Джину:
— Скорее всего там хорошо подчищено. Привыкни к этой мысли заранее.
— Зачем горевать прежде времени? Войдем — и увидим…
— Насчет «войти» придется обождать. Сначала обнюхаем территорию.
— Боишься, что в доме засада?
— Это было бы уж слишком романтично. Не такие мы опасные преступники. Просто постараемся понять что к чему.
Для Джины мысль эта так и осталась не вполне ясной. Но в таких случаях — понимала она — лучше не перечить.
— Лишь бы его материалы уцелели, — только и сказала она. — И телескоп, конечно. Остальное — черт с ним…
Пришли они, естественно, ночью, и вовсе не по деревенской улице: знали, что люди их среди ночи, конечно, вряд ли увидят, но собаки — непременные обитатели каждого двора — услышат и учуют и уж никак не промолчат. А им такого рода огласка была ни к чему. Поэтому они свернули с дороги еще не дойдя до околицы и дальше шли по бездорожью, оставив деревню в стороне.
Обошлось без шума. Идти было неудобно: грунт неровный, пашня остается пашней, а кустарник темной ночью, можно было подумать, размножался с небывалой скоростью, так что куда ни сверни — обязательно утыкались если не в куст, то в заросль репейника, что было ничуть не лучше.
Обошлось без шума. Идти было неудобно: грунт неровный, пашня остается пашней, а кустарник темной ночью, можно было подумать, размножался с небывалой скоростью, так что куда ни сверни — обязательно утыкались если не в куст, то в заросль репейника, что было ничуть не лучше. Пожалуй, последние эти километры дались им труднее, чем все, что было пройдено за предшествовавшие дни.
Минич медленно, по сантиметру, отворял калитку, опасаясь скрипа; но обошлось. По тропинке направились к дому. Тропинка оказалась изрядно замусоренной листьями и ветками, сорванными и сломанными недавним ураганом, прошумевшим, когда они находились под гостеприимным кровом Кудлатого. Никто здесь явно не убирал; это не значило, однако, что никто и не навещал. Минич только предупредил:
— Ноги поднимай повыше, ступай осторожно — поменьше треска чтобы…
Подошли к входу. На крыльце мусора тоже хватало; если бы после урагана кто-то входил в дом, то невольно хотя бы ногой отшвырнул сухой голый сук, ветром, наверное, заброшенный сюда, — иначе дверь было бы и не открыть. Минич, чуть поколебавшись, осторожно отодвинул сук в сторону, но сразу открывать не стал. Медленно провел пальцем по щели между дверью и косяком. И не зря: щель была в одном месте перекрыта полосой плотной бумаги шириной сантиметров в семь-восемь.
— Ну, ясно, — пробормотал он.
— Что ты там нашел?
— Вход опечатан.
— Почему?
— Спроси у них. Надо полагать — чтобы никто не входил. И мы в том числе. Вообще-то понять можно: наследство пока не оформлено, и дом как бы бесхозный.
— Что же — мы так и не попадем под крышу?
— Это было бы уж очень глупо. Попадем — только не через этот вход.
— А другого тут и нет.
— Зато окна есть.
— Будешь стекла бить?
— Ни в каком разе. Заметят. Но тут на окнах запоры не бог весть какие. Найти какую-нибудь железку… Ладно. Пошли дальше.
— Куда еще? — испугалась Джина. — Разве мы не пришли уже?
— Посмотрим, где еще они наставили печатей. Сарайчик и вышку обследуем — и тогда начнем проникать внутрь. Потерпи еще немножко…
— Потерплю, — вздохнула она.
По-прежнему стараясь не шуметь, приблизились к сарайчику. Здесь печатей не оказалось. На двери висел замок. Минич достал ключи, нашарил длинный, плоский, явно кустарной работы. Ключ подошел. Он медленно отворил дверь. Воздух в сарае был застоялый, невкусный. Минич впустил Джину. Затворил дверь. Засветил зажигалку.
— Похоже, ничего не взято. — Джина огляделась, прежде чем прийти к такому выводу.
— Думаю, что и в доме тоже все сохранилось. Его опечатала власть, и теперь что-нибудь унести отсюда — значит украсть у властей. Для негастролера это роли не играет, но для местных — тут все обо всех все знают, и портить отношения с участковым никому не хочется.
Прежде чем погасить огонек, Минич подошел к полке, где лежал немудреный инструмент. Взял долото, сунул в карман — ручкой вниз.
— А нам придется рискнуть, — вздохнула она.
— Нам уже хуже не будет. Пошли.
— Давай заодно посмотрим и вышку.
— Непременно.
— Непременно. Хотя думаю, что зеркало стали бы красть, только если бы ничего другого не осталось. Вещь, по бытовым понятиям, никчемная. Даже не побреешься перед таким.