Последовал отвлекающий маневр:
— Ну, раз тебе их мнение известно, то, значит, и наше: сам знаешь — мы всегда «за».
Тоже нашел время играть в игрушки!..
— Слушай! — Кудлатый прибегнул к тону не то чтобы угрожающему, но невольно наводившему на мысль о возможности такого тона в ближайшем будущем. — Мне ведь твои военные и гостайны до фени, храни их у себя под подушкой или где хочешь. Я человек деловой, ты знаешь, и если чем интересуюсь, то только своими делами. В том числе (на этот раз любимое выражение российских политиков двадцать первого века было употреблено, как ни странно, к месту) и, так сказать, нашим общим. Не возникло там каких-то мыслей по этому поводу? Не придется трубить отбой?
Эта тема для собеседника вовсе не была маловажной, поскольку лаж-то был уже получен, и…
— А-а, вот что… Насчет этого не турбуйся, Федор Петрович, так далеко вряд ли зайдет. Пока речь о том, чтобы поднять голубя мира — пусть слетает туда и обратно, только после этого будем серьезно обсуждать. А сейчас пока дым идет только от звездочетов, в разрезе — почему голой задницей не смогли ежа убить.
Теперь все становилось более или менее ясным.
— Слушай, твое высокопревосходительство, я через часок поеду через Арбатскую — предлагаю пообедать вместе. Тихо, скромно — у меня в клубе.
Генералу очень не хотелось светиться с Кудлатым. Однако увяз коготок.
— Боюсь, не получится…
— Отказа не принимаю. Понимаешь, я снова к немцам еду — похоже, надолго. Так что когда еще встретимся. А надо кое-что обозначить на будущее.
— Ты не человек, а березка какая-то, — сказал генерал. — Банный лист: пристал так, что не отдерешь.
— Не знаю, — ответил Кудлатый, — я дубовые веники употребляю. Так что скорее дуб, а не березка. Только не военный дуб, понял? Буду ждать тебя. Отказы не принимаются даже в письменном виде.
— Считай, что уговорил…
— Ну наконец-то! — сердито буркнул Федор Петрович, когда человек, которого он ждал со вчерашнего вечера — вызвал сразу после генеральского обеда, за которым окончательно овладел информацией, — когда человек этот предстал наконец пред его пронзительными очами. — Ты что — отсыпаться туда ехал или дело делать?
— Так послушай, Федор Петрович!..
— Захлопни варежку. Дыши носом — глубоко, три вдоха, три выдоха… Три. Все. Теперь базар — спокойно и по порядку. Отправка есть? Верхом, низом?
Прибывший ответил — теперь уже почти вовсе спокойно:
— Полный порядок. Отправка — завтра, в четырнадцать по тамошним ходикам. Верхом.
— Вот холера! — Так отреагировал на сказанное Кудлатый. — А мы планировали, исходя из автодорожного. Придется срочно переигрывать. Может, там кто-то прокололся? Из наших?
— Не. Там я один только и был. Заторопились, видно.
Федор Петрович и сам сообразил: конечно, новая информация, серьезная угроза заставила Гридня поспешить — да разве одного его?
— Ладно. Излагай детали.
— Машина заказная, чартерная то есть, пришла туда три часа назад — я все сделал и сразу вылетел к вам.
— Ты вылетел! Счастье-то какое! Тьфу. Почему они не сразу обратно, а только завтра?
— Потому что не муку везут. Груз тонкий, хрупкий, и они всю ночь провозятся, чтобы все как надо укрепить, расчалить там, в общем — довести до ума.
Груз тонкий, хрупкий, и они всю ночь провозятся, чтобы все как надо укрепить, расчалить там, в общем — довести до ума. И отдых нужен — не железные. В общем, завтра в два часа по-ихнему.
— Так. Дальше?
— Дальше — полетят.
— Дурак. Где посадка будет? По их раскладу?
Прозвучало название небольшого аэродрома в Подмосковье — не из тех, куда прилетают «Дельты» и всякие «Эр-Франсы», а на каких базируется сельхозавиация — когда она есть, конечно, — и приземляются также поршневые транспортники с небольшим взлетным и посадочным пробегом. Площадка эта оказывалась самой близкой к уже известной нам обсерватории, где директорствовал астроном Нахимовский.
— Стоп, стоп. Не вошел. В Колокольске же армия властвует — почему же туда, а не сразу на Кавказ? Хотя — постой… Ага: просек…
И в самом деле все оказалось яснее ясного: Гридень хочет сэкономить время не только на доставке-установке инструмента, но и на прохождении информации: Гридень — в Москве, значит, и результаты с инструмента будет получать за минуты, без пауз.
— Значит, вот куда привезут…
— Только — я потолковал с пилотом — их там надежно прикроют. Встретят.
— Да уж надо полагать. Значит, потолковал? И что?
— Тридцать штук.
— Когда у тебя связь с ним?
— Да в любое время. Мобильником.
— А куда — ты сказал?
— А как же.
— И?..
— Без проблем.
— Скажи — все концы там же, как только сядет. И успокой: там тоже крыша будет — еще лучше даже.
— Сейчас сделаю.
Федор Петрович немного расслабился в кресле. Усмехнулся слегка.
Вот такие пироги будешь кушать, Александр Анатольевич. А смотреть в твою трубу — или в зеркало, что у тебя там, — будут наши люди. Съешь? Ну а куда же ты, умник великий, денешься? Это тебе не девчонок красть!
3
Насчет своего гостя Столбовиц теперь на какое-то время успокоился. Лу не надо учить, как укладывать мужиков в кровать, а уложив — окутывать паутиной своего обаяния и умения; сразу от нее вырваться просто невозможно, это Столбовиц хорошо помнил, — разве что через времечко, когда что-то начнет уже приедаться. Но этого времени должно хватить. Помешать может только какая-то необоримая и неожиданная сила, однако ей вроде бы и неоткуда было взяться. Нет, эту проблему, кажется, удалось решить. И если бы она оказалась единственной…