— Разве был такой уговор? — спросил вполголоса неприятно удивленный гость.
— Раз уж вы доверились мне, — столь же негромко ответил Столбовиц, — то и полагайтесь на меня во всем. Без этого мы далеко не уедем.
И — громко, повернувшись к свите:
— Джентльмены, вот ваша машина — вы поедете в отель, где для вас заказаны номера. Не «Уолдорф», но за удобства могу поручиться. Не беспокойтесь, кстати, — оплачивать постой вам самим никак не придется. Мистер Джон Смит (он кивнул в сторону стоявшего рядом, чуть позади, человека, чей облик был столь же зауряден, как и его наверняка условное имя) будет отвечать на ваши вопросы и по возможности выполнять пожелания. Вот ваша машина, и желаю приятно провести время. О’кей?
Глядя вслед ускользавшему по дороге кадиллаку, приехавший проговорил:
— А наша машина что — опаздывает?
— Она нам не нужна. Сейчас пройдем на вертолетную площадку. Время существует для того, чтобы его экономили, не так ли?
— О’кей, — ответил гость, давая понять, что не намерен возражать против местных правил и обычаев.
Конечно, появись он в Штатах с официальным визитом, он мог бы рассчитывать на куда более помпезные апартаменты; но небольшой уединенный домик на берегу океана, куда хозяин и гость прилетели на вертолете, состоявшем, видимо, в распоряжении опытного адвоката (Столбовиц и по сей день не терял связи с прежней фирмой), в данном случае визитера из России вполне устраивал. Место выглядело достаточно безлюдным, а Столбовиц предупредил его:
— Охраны вы не видите, но она есть. Устройств для прослушивания и скрытой съемки вы тоже не видите — но это потому, что их тут нет вообще. Проверка происходит ежедневно. Этот кусочек Америки — частная собственность, и никто сюда не забредает — даже если очень захочет, не сможет сделать этого. Прислуга — два человека, вполне надежные. Следовательно — если вы захотите рассказать мне о целях вашего приезда, никто третий нас не услышит. Хотите дринк с дороги?
— Разве что самую малость.
Хотите дринк с дороги?
— Разве что самую малость. И наберитесь терпения: я буду говорить достаточно долго.
— Терпение — добродетель разведчика, — сказал Столбовиц серьезно. — Прошу извинить — придется на минуту отвлечься. Телефон. — Он улыбнулся, как бы прося извинения.
И в самом деле послышался сигнал — странный, ни звонком, ни мелодией назвать его было трудно; скорее приглушенный звук сирены, — и доносился он не из соседней комнаты, а словно бы с другого конца дома. Столбовиц быстро вышел, почти выбежал. Приезжий лишь пожал плечами: на гостеприимство это не очень-то походило.
А еще менее — то, что затем последовало. Столбовиц вошел так же стремительно, как и ранее покинул комнату. Остановился. И, не дав гостю произнести ни слова, заявил:
— Еще раз прошу великодушно извинить, но я вынужден срочно отлучиться. — Он слегка развел руками. — Дела не ждут. Но постараюсь вернуться как можно скорее: мне и самому не терпится услышать вас, догадываюсь, что ваша миссия достаточно важна. Здесь все к вашим услугам, включая персонал, разумеется. Я спешу, еще раз простите!
И исчез — словно его и не было.
3
Дневник, изъятый из дома покойного Ржева старшим лейтенантом Комаром, в разговоре был ошибочно назван им дневником наблюдений: просто потому, что такая надпись была на обложке толстой тетради. На самом же деле это действительно был дневник; но не журнал наблюдений, каким почел его Комар, а просто дневник. Иными словами — покойный Люциан заносил туда эмоции и мысли, возникавшие у него в связи с наблюдениями. А также более или менее подробно — свои действия, весьма, впрочем, однообразные. Дни его, за редкими исключениями, были очень похожи один на другой — особенно если учитывать, что немалая часть каждого дня уходила на сон, поскольку вести наблюдения возможно только в темное время суток. Кстати, имя Джины там не встречалось ни разу — ни в связи с работой, ни в какой-нибудь другой. Но тут никто и не предполагал, что оно должно бы встретиться.
Майор Волин, тот самый непосредственный начальник, что дал старшему лейтенанту Комару разрешение заняться немного смешным делом о конце света, дал свое «добро» потому, что первой возникшей у него при докладе Комара мыслью была такая: видимо, создана, или создается, какая-то новая секта из числа тех, что проповедуют близкий Армагеддон и всеобщую гибель.
Держать такие секты в поле зрения следовало постоянно, поскольку это была, по сути дела (так это представлялось майору), все та же старая, добрая борьба идеологий, для участия в коей организация, в которой он служит, и была в свое время создана.
Но, выслушав доклад старшего лейтенанта и пролистав доставленную им тетрадь, майор ощутил полное разочарование: похоже, к сектантской деятельности все это не имело ни малейшего отношения.
Захлопнув тетрадь, он выразил свое неудовольствие в словах:
— Зря только время потеряли. И бензин сожгли. Пустышка.
И опустил глаза с потолка, на который смотрел, делая этот скрытый выговор, на подчиненного, которому сейчас полагалось признать свой промах. Однако, глянув, с удивлением понял, что старший лейтенант каяться вовсе не собирался.