— Вы что же — так его там и оставили?
— Нет, конечно. Ему удалось скрыться.
— Телескоп! Я о нем говорю!
— А… Оставили. Мы там все держим под наблюдением — полагаем, что он рано или поздно туда вернется, и мы его…
— Выходит, его нет?
— Я уверен, что…
— Как же он использует телескоп, если сам там не появляется? Может быть, кто-то вместо него?..
— За все это время там никто не появлялся. Но мы, конечно, усилим…
— Усильте. Дальше: выясните путь объявления: кто подал и все, с ним связанное. Найдите его, отработайте связи. Сделайте это в считанные часы: времени, как вы понимаете, у нас нет. Его самого изолируйте. Хотя — все это может помешать продолжению кампании. А как нейтрализовать то, что ими уже сделано?
— Так генерал уже предложил, — вступил в разговор разведчик.
— Насчет опровержения? Думаете?
— Ни в коем случае: тут вы были совершенно правы. Нет; но что касается этого издания, он же сказал: считать ворон.
— То есть?
— Дать точно такое же объявление — немедленно — и оставить почти тот самый текст, только наблюдение звезд заменить: пусть их призывают считать ворон! Одновременно в другую такую же газету — у нас же их две, кажется, — тоже дать в том же оформлении, но уже с призывом считать тараканов. То есть скомпрометировать это нынешнее объявление окончательно и безвозвратно. И не понадобится даже объяснять, что мы имеем дело с новой формой хулиганства — всего лишь. Ну а в газетках этих, начиная с их хозяев, провести соответствующую работу…
Президент глянул на разведчика заблестевшими глазами.
— А вот это, пожалуй, то, что нужно. — И перевел взгляд на эсбиста. — А?
— Конечно, — согласился тот. — Только вряд ли возможно.
Сделал крохотную паузу и пояснил:
— Газеты эти — и одна, и другая — выходят раз в неделю. Всего лишь. Конечно, будь в нашем распоряжении целая неделя… А так? — Он пожал плечами.
Да, это была существенная деталь. Генерал же продолжил:
— Печатаются они не в Москве, так что номер готовится, самое малое, за неделю. Поэтому — не представляю, каким образом они при всем желании смогут выпустить что-то завтра.
Возникло молчание; впрочем, продлилось оно не более четверти минуты.
Генерал же продолжил:
— Печатаются они не в Москве, так что номер готовится, самое малое, за неделю. Поэтому — не представляю, каким образом они при всем желании смогут выпустить что-то завтра.
Возникло молчание; впрочем, продлилось оно не более четверти минуты. А по истечении этого времени разведчик сказал:
— Это — мелочи жизни. Просто надо предупредить эти газеты, чтобы они не стали очень уж удивляться, когда увидят завтра свои номера, которых не планировали и не верстали. И пусть еще поднимут по тревоге своих разносчиков — сколько сумеют. А мы обойдемся своими средствами. Возьмем их последние номера и просто скопируем все — только объявление заменим, а в ту газету, где его не было, — вставим. Если не хватит разносчиков — армия и МВД помогут, солдаты разнесут. Не станем, конечно, весь тираж гнать — хватит, думаю, и четверти. Запустим резервную мощность — ту, что на случай войны, — и за ночь, я уверен, справимся.
— Правильно. — Президент сразу же оценил предложение. — Это реальный выход.
И нажал клавишу иннеркома:
— Министра печати ко мне.
Повернул голову к остальным:
— Свободны пока. Но продолжайте думать. Если возьмете тех, кто связан с объявлением, — сразу сообщите мне. Разговор с президентом США — немедленно! Обставьте соответственно.
И через полчаса смог изложить свои мысли американскому коллеге.
Тот, как оказалось, был уже в основном информирован — что Кремль, конечно, не удивило. Главным было не это, а то, что американец и сам пришел к выводу, что следует кое-кого поставить на место. Чтобы эти кое-кто, проснувшись завтра поутру, поняли вдруг, что больше угрожать и шантажировать никого ничем не могут: что было, то сплыло.
— Команда уже отдана, — сказал американец. — Думаю, что завтра смогу поделиться с вами хорошими известиями.
Российский президент искренне поблагодарил.
9
Вот так отреагировал на неожиданную диверсию самый верх. Не растерялся и сразу же начал принимать меры.
Что же касается простых смертных, и прежде всего тех, чье участие в предложенной игре было наиболее вероятным, то они — подавляющее их большинство — пока ничего не предпринимали, поскольку до назначенного срока оставалось еще целых двое суток.
Однако там, где большинство, существует, естественно, и меньшинство; и каким бы подавляющим большинство ни было, это вовсе не значит, что меньшинство обязательно является подавленным. Как раз наоборот.
Один молодой человек заинтересовался объявлением всерьез. Не потому, что ему очень хотелось выиграть отечественный автомобиль — колеса у него были, и куда более престижные, — но потому что любил решать всякие заковыристые задачки, от шахматных до хакерских, не говоря уже о кроссвордах и подобной мелочи; обожал выигрывать самые рискованные пари и вообще любил быть первым.
Прочитав объявление, он ненадолго задумался. А затем схватил трубку и набрал номер своего деда.
— Привет, Галилей Коперникович! — сказал он. — Слушай, у меня к тебе вопрос…
Столь странно поименованный дед любил, когда внук обращался к нему с вопросами — хотя бы просто потому, что внук этот был, увы, единственным и именно с ним были связаны честолюбивые надежды старшего поколения. Добавим лишь, что честолюбие это было — в этой династии — чисто академическим, но никак не коммерческим или, скажем, военным.
— Ну, излагай, — согласился дед, откладывая в сторону книгу.