— Не нужно.
— Я тоже так думаю. Но при возникновении такой обстановки — каким способом можно будет сохранять или восстанавливать порядок, предотвратить нежелательные последствия?
— Каким? Ага!..
— Порядок можно будет спасти лишь одним способом: применением силы. А нарушителями его наверняка станут не только отдельные лица и группы, но и целый ряд хорошо известных нам государств. И они-то уж не станут ограничивать себя в применении средств борьбы — вплоть до, — поэтому та сила, которую придется применить защитникам законного порядка вещей, должна не уступать, но превосходить противника. И есть единственный способ сохранения порядка: сохранение угрозы ракетно-ядерного ответа, а может быть, даже и превентивного удара. Он лежит на поверхности, но глубже, поверьте, нет вообще ничего. Можно ли в такой ситуации обсуждать вопросы разоружения, даже просто думать о них? Как по-вашему? У вас имеется другое решение?
— Другого я не вижу, — сказал Столбовиц, подумав.
— В этом свете как выглядит желание уничтожить — поспешно, прямо на месте — ядерный арсенал? Разве можно с этим спешить? Для вашей экономики, кстати, полезно — как я уже сказал, да вы и сами знаете, — обратное. Но если так, к чему торопиться с подписанием Соглашения, с Конференцией — со всем этим пакетом? К тому же нет уверенности, что удалось действительно ликвидировать базы и арсеналы «третьих» — это надо проверять и перепроверять. Потребуются годы!..
— Это понятно. Наши арсеналы необходимо сохранить — во всяком случае, отложить любое решение до возникновения полной ясности. И такую политику предложить всем остальным эвентуальным подписантам… Ни Америка, ни Россия в одиночку могут не справиться, не говоря уже о прочих. Весь официальный ядерный пул — против тех, кто ухитрился сохранить свои заряды и до сих пор в этом не разоблачен. Торопить сокращение слишком рискованно — тогда «третьи» вдруг оказались бы хозяевами положения… Я верно изложил ваши тезисы?
— Да. Вот это я и называю политической проблемой. Потому что до открытия Конференции остались считанные дни; если она пройдет с успехом — а сомневаться в этом трудно, — то после нее всякий разговор об использовании ядерных зарядов в какой угодно цели способен взорвать общество. А все мы, я думаю, заинтересованы в том, чтобы жизнь оставалась спокойной, законы выполнялись, выборы происходили — и так далее. Если же информация о космической опасности возникнет в массах до начала Конференции, немедленно появится и требование отложить ее до выяснения всех обстоятельств. А вы не хуже моего знаете: отложить — значит, как правило, похоронить, поскольку будут находиться все новые возражения. Вы согласны со мной?
— В этом есть здравый смысл. Но почему вы решили везти ее, эту проблему, сюда? Разве нельзя было заговорить об этом в Москве?
— Можно. Однако не нужно. Зачем, найдя клад, отдавать его другому? Я в этом не заинтересован. А вы?
— Пожалуй, это можно понять. Хорошо. Какие же шаги вы намерены предпринять — сейчас и здесь?
— Помимо встреч с противниками Соглашения везде, где это удастся — я готов даже давать показания сенатской комиссии, при сохранении секретности, конечно, — мне необходимо попасть на прием к президенту.
Я обладаю информацией, которая, полагаю, его чрезвычайно заинтересует и склонит на нашу сторону.
— Вы не хотите позволить мне сделать свой вывод об интересе этой информации для президента?
— Не обижайтесь, но все же вы — не он. Вот когда в Белый дом въедете вы…
— Надеюсь, Бог убережет меня от такой судьбы. Хорошо, а что у вас второе?
— Переговорить еще с некоторыми людьми, которым придется сыграть определенную роль в предстоящих событиях.
— Кто это, по-вашему?
— Оптимально — Председатель Объединенного Комитета начальников штабов…
— Ну, отловить его для конфиденции — задача не из простых. Он всегда занят — вы же знаете военных! Ладно, кто второй?
— Кто-нибудь из телевизионных обозревателей первой величины. Дело надо начинать, не откладывая.
— Предоставляете выбор мне?
— Думаю, вы сделаете его куда обоснованней.
— Благодарю. Что еще?
— Мне все-таки хотелось бы иметь моих людей под рукой.
— Вы понимаете, что они не имеют здесь права носить оружие — не говоря уже о его применении?
— Я не собираюсь нарушать законы. И они тоже.
— Лично я не стал бы тащить их сюда — если вы хотите сохранить должный уровень секретности. Но в конце концов…
— Заранее благодарю.
— В таком случае сейчас у вас есть возможность отдохнуть; не уверен, что она будет представляться часто. А я займусь вашими делами.
— Нашими.
— Вы правы: нашими.
* * *
Когда Столбовиц снова оставил гостя в одиночестве, глава оппозиции вместо рекомендованного расслабления поступил как раз наоборот: сосредоточился, обдумывая и анализируя только что состоявшийся разговор.
Казалось, все было логично. Однако не возникало уверенности в том, что все прошло как надо.
Он попытался сформулировать то, что его смущало.
Ага, вот: уровень удивления. Нет, оно, конечно, было проявлено. Но, похоже, не было естественной реакцией на неожиданную, притом очень серьезную новость. Оно было… чрезмерным, именно так. Профессионал такого уровня обязательно скрыл бы это чувство, будь оно подлинным. В уровне Столбовица москвич давно уже не сомневался. Да, удивление скорее всего было сыграно. Сыграно неплохо. Однако, как говорил Станиславский: «Не верю!»