— А так бывает? Ладно, ладно. Что там? Только популярно, да?
Он слушал, мрачнея все больше. Когда Джина умолкла, он заговорил не сразу:
— Так что же получается: на самом деле приближается эта самая планета, как ее — Небира, раз в тысячи лет…
— В десятки тысяч.
— А нам не все равно? Ее никто никогда не наблюдал — я правильно понял? — и влияние ее никак не сказывалось из-за удаленности. И вот теперь она приближается и набирает, естественно, скорость, но ее никто не наблюдает. Хотя я ведь об этом написал — и зря. Почему же? Неужели трудно навести телескоп по указанным координатам…
— Тут по записям получается, что все не так просто…
— Ну, что еще?
— У Люциана сделан расчет; если он правилен, то Небира в какой-то точке своей орбиты может — он писал об этом как о вероятности — захватить предположительно один из дальних спутников Нептуна — может быть, такой, который у нас вообще еще не открыт.
Пока заняты преимущественно семьями Юпитера и Сатурна.
— Ну ладно, захватит — и что?
— Люциан построил возможную траекторию движения этого возможного пленника. И — по нему — получается, что самой Небиры нам бояться нечего; а вот это захваченное тело может оказаться в опасной близости. Вот смотри… Это схема возможного сближения. С вариантами — он не успел, наверное, просчитать возможные возмущения со стороны гигантов на это маленькое тело. Но выходит, что указанные им координаты относятся не к Небире, а именно к этому спутнику. И его, может быть, видят. Но его движение должно оказаться настолько замысловатым, непредсказуемым — если не брать в расчет влияние Небиры, а кто может учесть его, если никто и не знает о ее существовании? Я думаю, что Люциан медлил со своим сообщением — тут видно, что расчеты сделаны куда раньше, — до тех пор, пока не убедился, что захват действительно произошел.
— Выходит, что это самое тело — всего лишь спутник Небиры?
— Теперь — ее. Маленький, удаленный.
— Настолько удаленный, что его орбита должна пересечь даже и земную, пока сама Небира остается достаточно далеко.
— Этого мы не знаем. Тут он пишет, что плоскость ее орбиты сильно не совпадает с другими планетами. То есть — она там, где никто ее не ищет, потому что известно, что искать там в этом смысле нечего.
— Да все равно… Главное — что тело сейчас, как я понял, под столькими влияниями, что предсказать его путь практически невозможно — пока не обнаружена сама эта чертова Небира и не получены хоть основные ее характеристики. Вот что сейчас надо искать!
— Наконец-то!
— Радуешься?
Она кивнула:
— Пожалуй, скорее да. Наконец есть ясность.
Минич невесело усмехнулся:
— Мы, что ли, его найдем — с этим инструментом?
— Знаешь, не надо так пренебрежительно. Не так-то он и слаб. Но мы хоть знаем, где нужно его искать, — спасибо Люциану. У него есть предположительная орбита с засечками по времени. Воспользуемся ими. А вдруг!
Он покачал головой:
— Я не против, конечно: если все сложится так, как мне — нам обоим — хочется, можно станет вернуться к нормальной жизни. Знала бы ты, как я мечтаю об этом: надоело изображать нелегала-подпольщика. Так надоело!
— А мне — нет, что ли? От такой жизни мы скоро завшивеем. А…
Она внезапно умолкла, словно чуть не вырвались какие-то лишние слова. Но Минич не обратил на это внимания. Вздохнул:
— И все-таки — лучше было бы сразу сообщить все это властям.
Джина сделала гримасу:
— Для этого мы должны сдаться. И пока там будут с нами разбираться на уровне мелких чиновников, все сроки уйдут. Хорошо еще, если нас не засунут сразу в дурдом.
Она переменила тему:
— Лишь бы небо оставалось чистым. Чтобы увидеть. Больше не казниться неведением… Интересно, какая погода?
Вроде бы просто было: выглянуть в окно и увидеть. Но все ставни в доме оставались по-прежнему закрытыми; конспирация соблюдалась не напрасно — за последнюю неделю люди приходили дважды, проверяли печати на двери. А во время последнего визита догадались наконец наклеить бумажные полоски и на ставни; так что выбираться из дома, чтобы попасть на вышку, приходилось теперь через чердачное окошко — спускаться по приставной лестнице; к счастью, она стояла там всегда и, видимо, не вызывала подозрений.
А во время последнего визита догадались наконец наклеить бумажные полоски и на ставни; так что выбираться из дома, чтобы попасть на вышку, приходилось теперь через чердачное окошко — спускаться по приставной лестнице; к счастью, она стояла там всегда и, видимо, не вызывала подозрений.
Минич вскочил:
— Поднимусь — выгляну.
Он вернулся через две минуты. Вздохнул:
— Снаружи — благодать. Можно загорать, гулять, купаться… Редко бывает в сентябре такая погода.
Джина глянула на часы:
— Ждать еще не меньше семи часов — раньше не стемнеет. Поедим?
— Нет аппетита, — отказался он. — От волнения, наверное.
— Тогда надо поспать впрок: ночью, если погода не испортится, не придется.
Минич недоверчиво усмехнулся:
— Думаешь, я смогу сейчас уснуть?
— Сможешь. — Джина улыбнулась. — Я тебя убаюкаю.
— Попробуем… — проговорил он неуверенно.
Разделись и легли. И на этот раз близость тел оказалась сильнее волнения и тревоги, не оставлявших их с самого утра; может быть, именно сознание возможной угрозы так повлияло на них, но уже через несколько минут они обнялись, лаская друг друга с неожиданным пылом — как будто эта близость могла оказаться последней в их жизни. Короткая полудремота — и снова взрыв желания с обеих сторон. В перерыве Джина пробормотала: