Тут дальше шла цифирь, которую сейчас уже трудно было усвоить даже Джине — не говоря уже о новом владельце поместья.
— Н-да… — проговорил Минич несколько озадаченно. — Что же получается: и в самом деле — конец света грозит? Реально? Или он все это придумал? Все-таки человек был больной… Почему тут многое изложено так, что не понять, что он, собственно, хочет сказать? Ну вот, например, вот это: «Угрозу смогут представить два в одном, и еще в какой-то степени — эффект дверной защелки». По-моему, бред какой-то. Хотя, насколько я его знал, он был человеком совершенно нормальным. Как по-вашему?
— Трудно сказать, — откликнулась Джина задумчиво. — Нет, нормальным он был, без сомнения. Добрым. Даже нежным…
«Точно — тут не обошлось без романа», — подумал Минич, и это его почему-то задело. Хотя — если разобраться, ему-то что за дело?
— А почему у него так неясно сказано — так ведь это он для себя заметки делал, не для других, а ему наверняка все ясно было. Это для него были как бы узелки на память — чтобы потом восстановить ход мыслей. Да и при этом он не на вычислениях основывался — не было у него возможности для определения скорости, расстояния, массы… Но у него сенсорное восприятие было колоссальным, ясновидение — высшего класса. Правда, об этом очень мало кто знал, он на людей не работал, а то о нем молва пошла бы широко. Почему-то не хотел — говорил, что звезды ему важнее. Я у него консультировалась — на этой почве мы и познакомились…
Когда она говорила это, голос ее зазвучал как-то странно, и Минич это заметил.
— Похоже, — проговорил он, усмехаясь, — что вы к нему, как говорится, неровно дышали? Да?
Джина ответила не сразу и не очень вразумительно:
— Скорее на уровне тонких тел. Хотя и…
И тут же перевела разговор на другое.
— Как же вы решили — будете оформлять наследство?
— Успею еще подумать, — тряхнул головой Минич. — Главный вопрос сейчас другой: что же мне с этим делать?
— Может быть, смотреть на звезды. Он ведь учил вас этому? Самое лучшее занятие в мире, поверьте.
— Да я не об этом. Прикидываю: что можно из этой информации сотворить? С одной стороны — вроде бы ничего серьезного не получится: очередная сказочка, читатель немного позабавится, кто-то рассердится, один-другой, может быть, даже испугается… Но на это вряд ли стоит тратить время: хочется написать что-нибудь основательное — давно уже ничего такого у меня не получалось, должно же и повезти в конце концов.
А?
— Думаю, — сказала Джина очень серьезно, — что с более важной темой вы ни разу в жизни не сталкивались — и не встретитесь больше никогда. Просто потому, что более серьезных вещей не существует. И еще: по той причине, что у вас больше не будет времени. Ни у кого не будет.
Минич медленно поднял на нее глаза. Прищурился:
— Вы что же — считаете, что я должен принять все это всерьез? Да кто поверит?
— Волки! Волки! — нараспев продекламировала Джина. — И никто не поверил. Напрасно.
Он не сразу понял, о чем она. Поняв, усмехнулся:
— Классик всегда прав, да?
Джина ответила:
— Вы должны помнить. В пору моего младенчества — а вы, наверное, постарше, так что должны помнить лучше меня, — была пора взрывов, неурядицы происходили на Кавказе, а дома взрывались и тут, в Москве, да и не только…
— Ну помню. И что?
— Но куда больше тогда было ложных звонков: заминировано учреждение, школа, вокзал.
— Было, было. Припоминаю.
— И все-таки по каждому такому сигналу выезжали и проверяли совершенно серьезно. Потому что на десять или двадцать таких неумных шуток мог прийтись один серьезный случай — когда взрывчатка действительно была заложена.
— Гм…
— Конечно, решать вам самому. Но я бы на вашем месте…
— Легко представлять, — хмуро проворчал он, — что бы ты сделал на чужом месте; куда сложнее, если это место — твое. По-вашему: насколько достоверным может быть предположение Люциана о катастрофе?
— Более чем наполовину. Правда, я не могу судить беспристрастно.
Минич глянул на часы:
— Пожалуй, поздно уже звонить, а?
— Смотря куда.
— Моему главному. Теперь он уже наверняка дома.
— Не знаю. Я бы позвонила.
Минич поморщился. Но подошел к телефону и снял трубку. Набрал 095 и номер. Постоял. Положил трубку.
— Занято.
— Значит, дома. Позвоните через пять минут.
— Позвоню, — кивнул он. — Давайте еще раз посмотрим — надо подумать, как ему сказать и что.
— Я бы по телефону не очень распространялась. Мало ли?.. В самых общих чертах. Есть, мол, серьезные данные о грозящей всему миру катастрофе. Главное — чтобы голос был взволнованным и убедительным. Внушите себе, что вы верите Люциану на сто процентов, на сто двадцать! Разве вы не верили ему всегда?
— Откровенно говоря, раз-другой он вовремя предупредил меня — помог отвратить неприятности…
— Вот и помните об этом, когда будете говорить.
Минич снова набрал номер.
— Еще разговаривает с кем-то. Вообще-то он не любитель долгих бесед по телефону.
— Значит, есть о чем поговорить.
11
Поговорить Гречину, главному редактору «Вашей газеты», которую принято было считать рупором оппозиции (не очень громким, конечно; чего же вы хотите: такие времена), собственно говоря, не пришлось, потому что на этот раз от него требовалось в основном слушать.
11