— Именно по этой причине. Будь мы хотя бы вполовину так богаты, как вы, — мы старались бы подтвердить свой статус иными средствами. Но в нынешнем положении…
И политик развел руками.
— Вы говорите о статусе великой державы?
— Великой ядерной. Иное величие для нас возможно только в перспективе.
— Мне представляется, что это трезвый взгляд на вещи. Хотя относительно перспективы могут быть, конечно, разные мнения — но это сейчас не предмет дискуссии. Итак, вы хотите сохранить боеголовки потому, что вы бедны…
— Точно так же, как вам нужно сохранить их хотя бы потому, что вы очень богаты.
Тут улыбнулся и генерал — и за ним все остальные. Кроме Столбовица — тот словно спал с открытыми глазами и никак на происходившее не реагировал.
— Вы полагаете?
— Мне это представляется бесспорным. Во-первых, богатство всегда нуждалось в защите. Из всех населяющих Землю миллиардов людей вашу страну не любит, думаю, процентов девяносто пять, если не больше. Вас можно уважать, можно бояться, вас приходится терпеть, но богатых нигде и никогда не любили. В прошлом веке вы сбросили две бомбы на Японию и тем доказали свою способность совершать такие поступки. Поэтому вас боятся. Но если вы останетесь только при обычном оружии — страх стремительно пойдет вниз. Во-вторых: содержание ядерно-ракетного парка вам обходится еще дороже, чем нам. Но если вдруг эта расходная статья закроется — высвободившиеся деньги просто задушат вас: их окажется слишком много. Ожирение ничем не лучше дистрофии — если говорить о результатах. Вам просто нужно расходовать эти миллиарды. Вы это прекрасно знаете, потому что кризис столетней давности вами не забыт, его призрак всегда незримо присутствует в вашей жизни — как и призрак Одиннадцатого сентября. Только если сто лет тому назад вас губило перепроизводство, то сейчас наоборот — денег окажется больше, чем того, что можно купить на них. Вот хотя бы по этим причинам вы должны сохранить оружие, не говоря уже о том, что разоружение скажется на авторитете военных в обществе — скажется отрицательно. Думаю, что вы не найдете ошибки в моих рассуждениях. А если так, то остается лишь один вопрос: насколько можно рассчитывать на изменение позиции президента США в этих условиях?
— У нас военным не рекомендуется участвовать в политике, — сухо заметил один из тех трех, что все время молчали.
— Однако иметь свое мнение им не возбраняется? Особенно если вдруг окажется, что пресловутое тело имеет искусственное происхождение?
Вот когда вернулась к нему промелькнувшая в свое время мысль! И как вовремя!
Несколько секунд, нужных, наверное, для осмысления услышанного, тишину не нарушал ни единый звук — кроме разве что усилившегося дыхания собравшихся.
— Однако иметь свое мнение им не возбраняется? Особенно если вдруг окажется, что пресловутое тело имеет искусственное происхождение?
Вот когда вернулась к нему промелькнувшая в свое время мысль! И как вовремя!
Несколько секунд, нужных, наверное, для осмысления услышанного, тишину не нарушал ни единый звук — кроме разве что усилившегося дыхания собравшихся.
Но ответа на свой вопрос приезжий так и не получил; старший из генералов сказал:
— Вы располагаете серьезной информацией по этому поводу, сэр?
Москвич ответил, обозначив намек на улыбку:
— Ни один человек не знает всех секретов своего государства. Но предполагать не возбраняется никому.
Что можно было истолковать и таким образом: «Не хочу быть предателем, а повод для размышлений вы уже получили».
Снова полуминутное молчание.
— Мы очень благодарны вам за интересную беседу, сэр. Однако вы понимаете, что нам требуется время для того, чтобы проверить информацию, столь любезно предоставленную вами, как и прозвучавшее тут предположение, и прийти к каким-то собственным выводам. Надеюсь, мы сможем встретиться с вами и в дальнейшем?
Тут впервые подал голос Столбовиц:
— Наш уважаемый гость пробудет здесь столько времени, сколько понадобится для прояснения нашего отношения к его идеям; он надеется, что это сможет произойти — ну, скажем, в недельный срок.
— Такой срок представляется приемлемым, — кивнул генерал.
2
Джину, а заодно с нею и Минича, без других происшествий доставили, как и было приказано, в дом Федора Петровича Кудлатого. Там их разделили: целительницу сразу провели к пациенту, журналиста же поместили в комнату, где отдыхала охрана. Там он даже задремал в удобном кресле, и беспокоить его никто не стал — до поры до времени.
Провел он в довольно тревожном полусне около двух часов; мерещилось что-то такое — то ли драка со стрельбой, то ли столкновение галактик. Проснулся в состоянии похмелья, когда необходимо становится хоть что-то добавить на старые дрожжи. Но в комнате сейчас никого не было, так что попросить было не у кого. А идти на поиски в незнакомом доме он не решился и сидел, тихо страдая, жалея самого себя и все более укрепляясь в обиде на весь мир.
Джина тем временем успела переговорить с новым пациентом. Дело, по ее оценке, было серьезным, но не безнадежным. Она честно предупредила, что полной гарантии сейчас дать пока не может, но шансы есть — и вовсе не плохие.