«У вас ведь Север одержал победу над Югом, — как-то раз заявил американскому тихому дипломату глава пхеньянского МИДа, — и мы хотим только повторить то, что тогда сделали вы, — тем более что в обоих случаях победу завоевывает более прогрессивный социальный строй».
Американцам осталось лишь пожать плечами и откровенно, хотя и негромко, сказать Москве, что решение этого вопроса целиком и полностью остается за Россией — ну и Китаем, разумеется, с которым Россия привыкла разговаривать куда больше, чем Вашингтон.
Тихие переговоры начались — и вскоре стало ясно, что Китаю выступать с таких позиций очень не хочется. В неофициальных разговорах пекинские дипломаты — и не только они — объяснили почему. Причина оказалась простейшей: китайцы искренне считали, что благом для Кореи станет именно объединение по северному варианту. Экономика Юга, уверяли они, от этого совершенно не пострадает, и при этом ссылались на пример своего Гонконга; что же касается порядка и полного сплочения нации, то как раз северный путь его и гарантирует. В конце концов, так аргументировали они, и сама КНР добилась очень больших, всему миру видных успехов в экономике, нимало не поступившись своей философией (это слово часто употребляли вместо «идеологии»). Отчего бы и восточному соседу Китая не поступить так же? Вот Россия поступила наоборот — и много ли она от этого выиграла? Прежде всего собственное распадение; не свидетельствует ли это о том, что такая линия поведения ведет именно к распаду, а отнюдь не к объединению и воссоединению?
Оппоненты из Москвы сослались на опыт Германии; ответ был: «Да, но это — Европа, а не Дальний Восток; вы сами прекрасно знаете, что мы и мыслим, и чувствуем иначе — да и вы, кстати сказать, тоже».
Переговоры эти напоминали жевание чуингама — челюсти работали усердно, но результатом были разве что пузыри. И никого почему-то не трогало, что время идет, Тело Угрозы приближается — а дело стоит. Вероятно, такое отношение тоже принадлежало к дальневосточным особенностям мировосприятия.
Дело осложнялось еще и тем, что численный и мегатонный размер северокорейского арсенала был известен достаточно приблизительно: разведкам работать в этой стране было нелегко.
Трудно было и с Ираком. И даже намного труднее. Как и с Ираном. И с тем, и с другим Россия была связана экономическими интересами, в основном через них теперь вела переговоры с исламским миром: через Ирак с арабскими странами, при помощи Ирана — с остальными, с Индонезией, в частности, которая если сейчас еще и не имела боеголовок, то, во всяком случае, находилась на пороге этого — а ракеты у нее уже были.
Сложности усугублялись тем, что российские эмиссары во многом понимали своих южных соседей, и кое-кто им в глубине души очень сочувствовал; тем не менее вопрос надо было улаживать в хорошем темпе — но на Ближнем и Среднем Востоке тоже не любят спешить, зато любят обстоятельную, изящную беседу за чашечкой чудесного кофе. Что же касается результатов, то… Багдад вообще уверял, что такого оружия у него нет; да, в свое время велась подготовка к его созданию, но после американских бомбежек все само собой прекратилось.
Что же касается результатов, то… Багдад вообще уверял, что такого оружия у него нет; да, в свое время велась подготовка к его созданию, но после американских бомбежек все само собой прекратилось. Видели установки? Какие? Ах, вот вы о чем! Ну, это достойно лишь улыбки: это декорации, построенные для съемок фильма о будущих веках: не одной ведь Америке разрешается ставить подобные картины, не так ли? Вот и мы так считаем. Декорации, не более, которые не представляют опасности ни для кого — разве что кто-то попробует забраться на них и спрыгнуть без парашюта. О, если бы у нас действительно было такое оружие, мы бы с великой радостью приняли участие в общем деле, угодном Аллаху, — в отвращении от планеты великой опасности, хотя, разумеется, на все есть воля Господа миров. Но увы — нет у нас такой возможности, о чем мы вынуждены горько сожалеть…
Тегеран же не отрицал, что таким оружием обладает, и был согласен уничтожить его, если и все другие ядерные страны поступят так — но, разумеется, предварительно увидев своими глазами, что Израиль ликвидирует свой ядерно-ракетный потенциал до последнего снаряда; вот условие, от которого мы воистину не отступим. Уговорите американцев — мы понимаем, что вам неприятно разговаривать с ними, они ведь очень плохие люди, но жизнь вынуждает ко многому, — убедите их заставить Израиль принять наше предложение — и мы на следующий же день… Что же касается участия в залпе, то оно было бы возможным лишь в том случае, если бы Израиль тоже выпустил все свои снаряженные ракеты в космос — но вы ведь сами понимаете: это евреи, следовательно, они хитры и лживы, и если даже поклянутся, что так и сделают, их клятва не будет иметь значения, ибо принесена она будет не на Коране. Поэтому мы согласны тоже выстрелить в небо — но только на следующий день после Иерусалима.
Со своей стороны, Израиль…
Но его позиция, как нам кажется, понятна. Да и вообще — хватит о дипломатии, поскольку толку от нее в данном случае было не очень много.