Разговоры, конечно, пришлось кое-где подкорректировать, а к съемкам привлечь дублеров — для наиболее пикантных сцен. Но это было лишь делом хорошо отработанной техники. Все было сделано на «отлично» и в час «Ч», в уютном тет-а-тете предъявлено гостю за стаканчиком хорошего бренди. На подхвате на всякий случай стояли мусорщики — чтобы собрать совочками то, что останется от гостя после объяснения ситуации, и даже врач, готовый при возможных осложнениях оказать приезжему первую помощь в случае, если у американца не выдержат нервочки или, допустим, сердечко. Русский, как видно, сработал на совесть.
Отпивая из стаканчика крохотными глотками, Столбовиц с большим интересом просмотрел и выслушал все, ему продемонстрированное. Однако в обморок не упал. Вместо этого сказал, приятно улыбаясь:
— Браво. И еще раз — браво! Право же, это даже лучше, чем я ожидал. Хорошая, профессиональная работа.
— Не понимаю, — проговорил тогда еще не политик, испытывая некоторую растерянность. — Что вы, собственно, имеете в виду?
— Только то, что сказал, — ответил Столбовиц, продолжая все так же улыбаться и смаковать напиток, и в самом деле хороший.
— Но вы же должны понять: вы полностью изобличаетесь в…
— Я и понимаю, — сказал гость. — И заверяю вас, что дома буду не раз с удовольствием просматривать все это.
На этот раз пришла пора усмехнуться собеседнику:
— Домой, знаете ли, надо еще попасть.
— Это я и собираюсь сделать послезавтра — поскольку завтра, как я полагаю, рассмотрение дела в арбитраже закончится в пользу фирмы, которую я представляю.
То есть Столбовиц вел себя, с точки зрения партнера, совершенно нагло.
— Ну что же, — сказал совратитель медленно, чтобы каждое слово впечаталось в сознание собеседника, прекрасно, кстати, владевшего русским, даже чуть лучше, чем собеседник — английским. — Я вижу, мне остается только вызвать людей, чтобы произвести ваше задержание.
— Я вижу, мне остается только вызвать людей, чтобы произвести ваше задержание.
— А вот в этом я не уверен, — сказал Столбовиц. — Даже больше: я думаю, что этого вам не следует делать ни в коем случае и никогда. Потому что это станет — стало бы — крупнейшим промахом за всю вашу карьеру. Необратимой ошибкой.
В поисках ответа москвич промедлил лишь секунду:
— За постулат это не сойдет, такие заявления еще нужно подкреплять. Прикажете думать, что обладаете доказательной базой?
И демонстративно вытащил из кармана трубу, нажав, включил — чтобы вызвать, как и предполагалось, группу захвата. И снова взял паузу — непродолжительную, однако же исполненную смысла: сейчас Столбовицу полагалось признать поражение и дать согласие.
Собеседник же вместо капитуляции на вопрос ответил вопросом же:
— Итак, вы хотите, чтобы с моими аргументами ознакомились другие люди? Вы так уверены в их доброжелательности? Право же, я впервые встречаю столь нелюбопытного разведчика.
На самом деле любопытство прямо-таки терзало русака; однако он давно выучился подавлять вазомоторные рефлексы, и лицо его оставалось по-прежнему спокойным. Как у покойника.
— Вижу, — сказал он, успев уже сообразить, с кем ему пришлось встретиться на самом деле, — вам просто не терпится показать свою работу. Что же: я, пожалуй, соглашусь — но при условии, что это будет интересно.
— Очень разумное решение, — сказал Столбовиц. — Что же, вот вам мои аргументы. Признаюсь, они построены по той же схеме, что и ваши, но, надеюсь, несколько выигрывают в исполнении.
И выгрузил на стол свои кассеты.
Записи действительно оказались прекрасными. Вербовщик и сам готов был согласиться с тем, что это он на экране — в одной, другой, пятой весьма непривлекательных ситуациях. Было много и подлинных планов, они сами по себе были совершенно безвредными — но так органично переходили в игровые, что трудно было поверить, что дальше идет фальшивка. Что не поверить — это еще не беда, но тут, как понимал он, даже тщательный анализ при имеющихся средствах не нашел бы, в чем усомниться. И голос, звучавший в записи, был его собственным голосом; но фразы, которые слышались, он никогда не произносил. Все вместе создавало убийственное впечатление, и на какое-то время сотрудник даже испугался. Он был сражен его же оружием, только технически более совершенным. Но с этим ничего поделать нельзя было, это от него не зависело. А вот не увидеть опытного коллегу в адвокате коммерческой фирмы — это уже свидетельствовало о несерьезном отношении к работе или же — того хуже — о недостаточной квалификации. Если это получит известность — пожалуй, трудно будет рассчитывать на уже почти состоявшееся повышение с переходом в другую систему, куда более сильную сегодня.
Он все же принудил себя досмотреть и дослушать все до конца. До последнего сантиметра каждой ленты. Где-то рядом скучали волкодавы, ожидая сигнала, а его все не было: о них начальник сейчас думал меньше всего. Когда аппаратура выключилась, он — все с тем же безмятежным выражением лица — спросил, как будто речь шла о чашке чая:
— Ну, каковы же будут ваши условия?
Столбовиц не удивился; похоже, именно этого вопроса он и ожидал. Он улыбнулся: