— Может, у вас такой небывало острый слух, — возразил ему начальник ракетно-инженерной службы космических войск, — но лично я никакого мнения не услышал ни в одном слове, а констатировал лишь, что нам приказано продумать обе проблемы. Считаю: если мы согласимся на их предложение, возникнет ситуация по меньшей мере сложная. Дилемма катастрофическая: либо раскрыть все карты, либо… либо вся эта затея сорвется.
— Может сорваться в любом случае, — сказал космический инструментальный разведчик. — Потому что даже если мы чистосердечно изложим реальную обстановку, нам скорее всего просто не поверят. А на то, чтобы убедить их в нашей искренности, потребуется такое время, каким мы, судя по вводной, не располагаем.
Все медленно, хмуро покивали.
— Конечно, можно надеяться на то, что нашему в конце концов удастся убедить американца… — предположил генерал из Генштаба.
— Мало надежды, — сказал начальник отдела взаимоотношений с НАТО. — Потому что как бы хорошо ни выглядели наши отношения в последние годы, все равно — недоверие к нам сидит у них глубоко в печенках. Как и у нас — к ним. Мы уже столько раз водили друг друга за нос, что…
Министр обороны не дал ему договорить.
— Откровенно говоря, — сказал он, — меня сейчас реакция Штатов беспокоит куда меньше, чем… Если узнает…
Его никто не прерывал, а он сам не стал договаривать. Лишь на миг поднял глаза к потолку, и все его поняли.
— Да, — согласился взаимоотношенец. — Надуть партнера — это, как говорится, и сам Бог велел — если выпадает такая возможность. Но своего, — он кашлянул, — главнокомандующего… не держать полностью в курсе — это уже, как говорится, чревато летальным исходом.
На эти слова никто не откликнулся; однако едва заметное шевеление произошло в группе, а когда оно завершилось — оказалось, что один человек из собравшихся остался как бы в одиночестве, группа словно исторгла его из себя, как инородное тело. И этим изгоем оказался не кто иной, как командующий космическими войсками России.
К чести генерала надо сказать, что он не смутился — внешне, во всяком случае.
— Нищим легко, — сказал он чуть ли не весело, хотя на лице его не мелькнуло даже намека на улыбку. — Ибо их есть царствие небесное. У меня прямого выхода на главковерха нет, а по команде я докладывал. Так что…
И генерал, как бы извиняясь, развел руками.
Министр обороны кашлянул, прежде чем сказать:
— Ну, собственно, о чем тут особо беспокоиться? Никаких ЧП в войсках не случалось, а что касается количества боеголовок, то статистику мы не искажали никоим образом, давали наверх все как есть. Так что…
Так что не только виноватых нет — но и самой вины тоже; так следовало понимать эти слова. Может, их и на самом деле не было — но только каждый из военачальников знал, что если что-то где-то вдруг оказывается не так — виноватый обязательно должен быть, и вопрос лишь в том — кого назначат крайним.
А может, и не из них?
— Вообще-то, — проговорил ракетчик, — ситуация и не возникла бы, если бы денег хватало: мы давно бы уже заказали новые. Финансисты — вот где корень зла.
Министр обороны кивком поблагодарил коллегу за идею.
— Это, безусловно, так, — согласился он. — Мы не раз указывали на необходимость обновления парка — и безрезультатно. Вот теперь и придется расхлебывать.
— А что касается информации, — вставил генерал из Генштаба, — то она по определению доступна только считанным людям. Представляете, что было бы за океаном, если бы до них дошли данные о действительном положении вещей? Да с нами тут же совершенно перестали бы считаться! Вот и приходилось даже наверх давать ее в самом сжатом виде — только для понимающих. Потому что даже и на самом верху… Вот ведь главный наш оппозиционер вдруг слинял туда — и, похоже, не очень-то спешит вернуться. Если бы он о нашей ситуации знал — честное слово, я сейчас не смог бы спать спокойно.
Все понимали, что он прав. Информацию о космических войсках России ее заокеанский партнер исправно получал прежде всего со своих спутников. И сведения эти, в общем, соответствовали действительности: количество ракет на боевых дежурствах соответствовало тому, какое называла официальная Россия.
Однако даже самый совершенный спутник не может со своей заоблачной высоты установить, в каком состоянии находится установленная на стартовой позиции ракета — в полной ли она исправности, в какой степени выработан ее ресурс и тем более — несет ли она ядерную головку и какую именно: одиночную или разделяющуюся. Спутники временами фиксировали замену ракет на позициях; однако опять-таки они не могли определить: заменяется ли выслужившее срок устройство новым, свеженьким — или происходит просто перетасовка старой колоды с подкраской и заменой номеров для создания видимости поддержания полной боевой готовности. Догадайся та сторона о действительном положении вещей — и совершенно невозможно стало бы даже сохранять видимость разговора на равных. Этого нельзя было допустить никак. И до сих пор это удавалось. Однако если в действие вступит новая система контроля, то вся неприглядная картина раскроется перед партнерами. И сейчас нельзя было даже сказать, как они на нее откликнутся: поверят и печально ухмыльнутся — мол, как же это вам удавалось нас столько времени дурачить, — или (что было бы куда хуже) заподозрили бы, что России удалось каким-то образом в последний момент заменить нормальные боевые ракеты с зарядами на инвалидные, которым пора была уже на списание и в резку, и где-то укрыть от посторонних взглядов, чтобы после залпа, когда весь мир останется без ракет и зарядов, оказаться, фигурально выражаясь, в белом фраке, когда прочие будут по уши в дерьме. Стоит кому-то заподозрить подобный обман — и сама идея совместного залпа мгновенно рухнет.