Оставались, как стрелок интуитивно чувствовал, секунды до появления объекта. И надо было сейчас мгновенно решить главный вопрос: работать — или, не рискуя излишне, отказаться от замысла? Одно дело — когда вокруг ни души, и совсем другое — если на дороге перед тобой стоят полицейские, естественно — вооруженные и готовые к действиям.
Вот они как раз выходят из машины — значит всерьез решили тут обосноваться. Двое, нормальный патруль.
Стрелок не впервые посещал эту страну и достаточно хорошо ориентировался в ее нравах и обычаях. Обоих можно было бы сразу уложить — сразу после того, как будет произведен главный выстрел, и они еще не успеют сообразить, что произошло и откуда стреляли. Можно, конечно. Но одно дело — когда на дороге убивают какого-то иностранца, и совсем другое — когда жертвами оказываются полицейские: этого здесь не прощают, все становятся на уши и роют землю носом, пока не найдут виновного. И тогда слинять и соединиться с другими инспекторами будет вовсе не так просто, как предполагалось до сих пор.
Вся логика плюс инстинкт самосохранения — все говорило стрелку, что задание перешло в категорию невыполнимых — если только он не пожелает пасть смертью героя. Он не хотел. В конце концов, работой занимаешься ведь чтобы жить, а вовсе не умирать. Сейчас еще можно тихо, незаметно исчезнуть отсюда — сперва ползком, потом разобрать винтовку, оставить ее в условленном месте, откуда ее вечером должны будут забрать, и спокойно уходить: я не я — и лошадь не моя. И все.
Однако его гордость, гордость профессионала, протестовала против такого решения. Потому что его репутация основывалась, кроме всего прочего — а может быть, и в первую очередь, — на всеобщем убеждении в том, что для него невыполнимых дел не существовало. И если эта репутация хоть немного пошатнется — это будет началом его заката. Хотя бы потому, что после этого он сам потеряет уверенность в себе. Как бы он ни стал потом оправдывать свое отступление — сам он будет прекрасно знать, что просто дрогнул. Испугался. Что он на самом деле вовсе не таков, каким сам себя представлял, и эта его уверенность каким-то образом передавалась всем, кто имел с ним дело. Сейчас стрелок, похоже, находился на пике славы. И ему очень, очень не хотелось начинать спуск. Спуск, кстати, нередко бывает намного опаснее восхождения.
Нет. Он не станет уползать. Он сделает то, что должен. И выпутается. Разве не приходилось ему выпутываться из ситуаций, и посложнее этой? Но, пожалуй, в намеченные действия придется внести некоторые изменения — с учетом обстановки.
Стрелок внес их. И когда долгожданный лимузин выплыл наконец из-за поворота, лежавший в кустах позволил машине миновать тот рубеж, на котором прежде собирался остановить его; позволил — потому что тот из дорожных полицейских, что вылез из машины и стоял на дороге, сделал жест, предлагавший лимузину остановиться.
Похоже, что ехавшие в машине приняли решение не сразу. Находясь метрах в пятидесяти от патруля, лимузин сначала замедлил скорость, но тут же, словно устыдившись собственной нерешительности, увеличил ее, показывая тем самым, что не намерен выполнять распоряжение полицейского. Наверное, это произошло потому, что возникло сомнение, относится ли сигнал именно к ним: в вираж вошла и другая машина, только что показавшаяся из-за того же поворота, ехавшая в том же направлении; видимо, сидевшие в лимузине успели заметить ее еще раньше и потому знали, что она сейчас появится тут и можно будет сделать вид, что остановить хотят именно ее, а не их. И водитель нажал на газ.
И тут одновременно произошли два события. Первым было то, что оставшийся в полицейской машине офицер объявил через усилитель:
— Водитель «линкольна», немедленно остановитесь!
И второе: одновременно с этой командой стрелок нажал на спусковой крючок, зная, что не промахнется.
Он не промахнулся, и пуля, направленная в левый передний баллон лимузина, исправно пробила резину. Выстрел никем не был услышан потому, что голос патрульного был, как уже сказано, усилен до предела, выстрел же благодаря глушителю прозвучал совсем тихо.
Он не промахнулся, и пуля, направленная в левый передний баллон лимузина, исправно пробила резину. Выстрел никем не был услышан потому, что голос патрульного был, как уже сказано, усилен до предела, выстрел же благодаря глушителю прозвучал совсем тихо. Так что со стороны все выглядело так, как если бы произошел прокол шины — в самое время.
Лимузин сразу же занесло. И задней своей частью он, поворачиваясь по часовой стрелке, задел стоявшего на гудроне и не успевшего отскочить офицера, а затем ударил и по полицейскому автомобилю, изрядно помяв облицовку радиатора, как ни старался водитель выправить машину; лишь после столкновения «линкольн» остановился наконец.
Уцелевший патрульный выскочил из машины, успев уже выхватить из кобуры пистолет. Сделал он это скорее всего, чтобы показать степень своего накала, а не потому, что ожидал встретить какое-то сопротивление. Впрочем, все произошло так быстро, что он, возможно, и не понял, что причиной столкновения была шина, а вовсе не желание оставить патруль без средства передвижения. Патрульный бросился к своему напарнику, пытавшемуся подняться на ноги, одновременно жестом предлагая седокам лимузина выйти из машины, чьи задние колеса оказались уже в кювете. И седоки выполнили указание.