Все вежливо посмеялись. Разведчик сказал:
— Видимо, есть смысл побеседовать с ним здесь. По-моему, он будет очень рад такой возможности. Я как раз намеревался предложить советнику по безопасности принять гостя — неофициально, разумеется.
— Постойте. Он ведь не представляет здесь власть. Это его личная инициатива. Так, во всяком случае, меня информировали.
— Пока он ни словом не заикнулся о том, что визит его связан с какими-то поручениями президента.
— Да и сам президент при нашем разговоре ни словом не обмолвился о его визите сюда. Все это по меньшей мере странно.
— В таком случае, — снова вступил в обмен мнениями государственный секретарь, — остается невозможным говорить о приеме гостя кем-либо из официальных лиц. Да, он просил меня о встрече, но… Это оказалось бы серьезной обидой для президента России. Конечно, если кто-то столкнется с нашим гостем случайно…
— Поскольку случайность есть лишь результат хорошо подготовленного и тщательно замаскированного замысла… — усмехнулся разведчик.
— Поговорите с ним, — сказал президент. — Конечно, с учетом всего, сказанного здесь сейчас. Может быть, хоть что-то прояснится. Но независимо от этого, необходимо сразу же начать разработку операции «Зонд». Тело-то все равно приближается, независимо от того — знает об этом кто-нибудь на Земле или пребывает в сладостном неведении…
3
Президент России возвращался домой.
В самолете, несшем на фюзеляже надпись «Россия», где были на борту все условия и для работы, и для того, чтобы расслабиться и отдохнуть (дома ему такая возможность, похоже, не улыбалась), он рассчитывал именно на последнее, и сразу после взлета, распорядившись отправить монгольскому главе, как и полагалось, протокольную радиограмму с благодарностью за гостеприимство и за состоявшуюся полезную встречу, он попросил помощника не беспокоить его, если только в мире не произойдет чего-то, из ряду вон выходящего.
Сказав это и проводив помощника взглядом, он невесело улыбнулся: из ряду вон выходящее сейчас как раз и происходило. Он с полчаса пытался напрочь отключиться от этих мыслей; а когда понял, что это не удастся, что он не сможет хоть как-то отдохнуть, пока по-настоящему не осмыслит всего — и уже случившегося, и того, что можно было предполагать в ближайшем и средне удаленном будущем; и пока не выработает для себя плана действий — плана тех самых единственных ходов; и пока не продумает до мелочей состав той команды, которая и будет — с ним самим во главе — осуществлять все действия, связанные с обеспечением Конференции вопреки всяким идиотским слухам.
Тело Угрозы (он тоже принял такое название летящего пока еще далеко в пространстве предмета) его не беспокоило — чушь собачья, — но бесило легковерие таких, казалось бы, серьезных людей, как главы Америки и Китая: заглотали-таки заброшенный кем-то крючок! Кто мог ждать такого осложнения: что придется их, главных союзников, приводить, как говорят математики, к нормальному виду? И до тех пор, пока это не будет сделано, никакого отдыха не предвидится: обстоятельства сейчас оказывались сильнее его желаний и намерений.
Поняв это, он перестал принуждать себя к бездействию и, усевшись в кресло перед низким столиком, отдался на волю размышлений, поставив на столик диктофон — чтобы записывать то, что придет в голову. Президент знал, что мысли возникнут — не следовало только указывать им какую-то очередность: подсознание само вызовет их к жизни в том порядке, который с точки зрения логики, может быть, и покажется нелепым, но на самом деле будет единственно правильным.
Конечно, есть вещи, которые предвидеть просто невозможно. Как это самое Тело Угрозы, например. Но когда такие происходят, главное — видеть и оценивать их на фоне реально существующей обстановки, а не в безвоздушном пространстве — хотя бы они на самом деле в нем и находились. И понимать, что не где-то там, в космосе, а тут, на Земле, в Белом доме и Кремле будут решаться — и уже решаются — судьбы планеты.
Прежде — до выборов и воцарения, когда президентом он был еще только в мечтах и надеждах, — будущая деятельность казалась ему если и не самой легкой, то, во всяком случае, простой и логичной. Простота, как известно, вовсе не синоним легкости; чаще наоборот. Он всегда умел составлять планы, распределять время так, чтобы все успеть.
Последующее сначала озадачило его, потом стало не на шутку раздражать: оказалось, что хорошо спланировать работу было просто невозможно — даже при помощи самых совершенных компьютеров и самых мудрых советников. Он не обманывался, впрочем: таких вокруг него не было, да и быть не могло, потому что никто не имеет права быть умнее верховного руководителя; ну а в отношении собственной мудрости у него (строго секретно, разумеется) нет-нет, да и возникали сомнения. Не в отсутствии логики было дело, а в том, что на самом деле непредвиденных событий постоянно возникало куда больше, чем следовало бы, и они отнимали уйму времени, предназначавшегося для совершенно иных дел.
Падали самолеты; тонули корабли; выходили из берегов реки; налетали ураганы; обрушивались дома — и в результате этого гибли люди.
Падали самолеты; тонули корабли; выходили из берегов реки; налетали ураганы; обрушивались дома — и в результате этого гибли люди. Все это требовало вмешательства — хотя бы для того, чтобы отдаваемые им команды не сводились к одному лишь созданию комиссий — в действенность таких мероприятий давно уже никто не верил. Проворовывались высокопоставленные чиновники; валюта, невзирая на все применявшиеся для ее сохранения кнуты и пряники, по-прежнему утекала из страны — как сверхтекучий гелий. Черт бы побрал покойного Ландау со всеми его открытиями… Незаконный оборот наркотиков — такое благопристойное название употреблялось для обозначения самой страшной (во всяком случае, в перспективе) болезни минувшего и нынешнего веков — даже по официальной статистике не сокращался, и возникало сильное подозрение, что истинное положение вещей куда хуже, чем проистекало из докладов.