— Грипп, — подсказал директор СБ. Вздохнул: — Я про ящик вспоминаю, только когда большой футбол идет, да и тогда не каждый раз находится время. А уж чтобы кино смотреть…
Каким-то странным тоном он это сказал. Нет, не со скрытой насмешкой, как можно было бы ожидать; напротив — прозвучала в нем какая-то озабоченность. И от оппозиционера это не ускользнуло.
— Вспомнил что-то?
Генерал усмехнулся — так же смущенно, как политик недавно:
— Просто к теме подошло. С неделю назад была у нас очередная консультация с эзотериками, астрологами в том числе. Вот и пришло на память.
— Ну-ка, ну-ка. Что там у них?
— Да вот в этом роде. Какой-то гость издалека. Несущий большую опасность для всей планеты. Я тогда подумал, что это новая вариация по поводу тарелочек… — Он чуть не сказал было, что на эту же тему имеется и достаточно странный перехват сообщения какого-то любителя. Но помедлил: могло статься, что вокруг этого пойдет игра, а в игре только новички сразу же показывают свои козыри. К тому же существуют правила игры. И по ним — никак нельзя давать новую информацию главе оппозиции до того, как она доведена до президента — во всяком случае, до верхов его аппарата. То есть — прежде надо поставить в известность главу администрации. Рассказать сейчас новость политику означало поставить себя в еще большую зависимость от него, быть привязанным ко второму (неофициально) лицу в государстве, а следовательно — не иметь никаких, так сказать, доверительных контактов с первым. Но не хотелось всю жизнь простоять на подхвате. А именно от первого лица зависело возможное продвижение по верхним уровням карьерной лестницы. В конце концов, директор СБ — всего лишь главный опер контрразведки; а хотелось большего.
— Ага, — односложно откликнулся оппозиционер и минут пять ничего больше не говорил. Только когда уже подъезжали, сказал: — Все никак не соберусь спросить: как у Наташи-то дела? Все цветет?
— Наташа? — Это автоматически получилось, само собой.
— Какая?
С полминуты они смотрели друг другу в глаза — в упор, не моргая.
— До него еще не дошло. Но наши обычаи тебе известны. Слух вброшен. Так что поостерегись. А лучше — завяжи. Квиты?
Генерал, проглотив ком, кивнул.
— А я считаю — нет, — усмехнулся политик. — Ты мне дал только уточнение, поскольку и так было ясно, какие мне оргвыводы грозят. А я тебе — новость. Ты в долгу. И потому давай колись — я же вижу, что у тебя на языке что-то вертится.
Директор СБ вздохнул. Он подумал, что если бы в Кремле хотели, то уже давно могли бы если и не сделать что-то для его дальнейшей карьеры, то хотя бы пообещать, намекнуть… Но ничего такого не было. И если слух о Наташе дойдет до первого — никогда уже ничего не будет, будет падение, и хорошо еще, если только до уровня депутата. А нынешний собеседник пусть и не следующий глава, но может наделать немало неприятностей уже сегодня. Силен мужик все-таки. Да, пожалуй, отношения с ним осложнять не надо, а быть заподозренным в неискренности — в таких делах самое плохое.
Тем не менее генерал уступил не сразу:
— Это вопрос спорный. Добавь еще: это широко уже?
— Пока нет. Точечный источник. Капитан — твой водила. Он к ней…
— Теперь, — сказал директор, — я и правда в долгу.
Он заговорил. Политик слушал внимательно, лицо его оставалось спокойным — как и всегда, впрочем. Выслушав, сказал:
— В общем, пока очень зыбко. И что касается Кремля — лучше бы до уточнения их вообще не ставить в известность.
— Никак невозможно.
Оппозиционер кивнул:
— Да понимаю я… Ладно, доложи; но как бы между прочим, в предпоследнюю очередь, как о ерунде, и тональность подбери соответствующую. А последним поставь какой-нибудь и вовсе анекдот — чтобы внимание сразу же сместилось. А поскольку я там сегодня должен быть, постараюсь и со своей стороны помочь делу. А в остальном… — И он приложил палец к губам. Про себя он уже решил: необходима консультация специалистов. В данном случае — астрономов. С одним директором обсерватории он знаком с давних пор — оба играют в гольф, такие связи всегда достаточно прочны.
Директор СБ позвонил главе администрации сразу же, как только оказался в своем кабинете. Глава администрации выслушал его внимательно. Смеяться не стал. Сказал, вроде бы соглашаясь с оценкой:
— Спасибо за сообщение.
— Служу России. Вы думаете — это и впрямь важно?
— Сейчас этого никто не скажет. Обождем. Но разговоры на всякий случай по этой теме не вести. А сами попробуйте разобраться, что это — бред или есть под этим какое-то реальное основание. Маловероятно, конечно, но все же… Думаю, обсуждать это дело ни с кем не стоит: не до того, да и какое-то оно пока несерьезное. А обстановка наоборот, архисерьезная, сами понимаете.
Генерал понял отлично: то была команда «Засекретить», только изложенная на языке политиков, а не военных.
— Все понял, — ответил он по привычке кратко. — Разрешите выполнять?
В ответ, однако, не последовало ожидаемого «Да».
— М-м… Тут еще вопросы есть. Так что лучше приезжайте, не откладывая, — обсудим все спокойно.
— Слушаюсь.
— Слушаюсь.
9
Где-то почти уже в конце дороги, на проселке, когда ехать оставалось километров пять-шесть, на ровном (условно) месте вдруг ни с того ни с сего испустил дух задний правый баллон, уже дважды латанный (оба раза шину Миничу прокалывали во Внукове, хотя он не бомбить туда ездил — извозом не подрабатывал, — а просто один раз подвозил к рейсу знакомых, в порядке услуги, а во второй встречал прилетевшую с отдыха, из Испании, приятельницу; кстати, вернувшись, она из этого разряда выбыла по своему почину: похоже, завела там знакомство получше. Минич не очень переживал). Пришлось менять колесо. Заднее правое гнездо для домкрата едва держалось, в любую секунду ригель мог выскочить, так что и снимать аварийное, и ставить новое колесо приходилось с задержкой дыхания.