— Ты всегда так долго спишь? — удивленно спросил Хэхэльф. — Вот это, я понимаю, настоящий демон!
— Не всегда, — вздохнул я. — Только после пяти дней жизни на рее…
— Ну тогда ладно, — усмехнулся он. — А то я уже испугался: жив ли?
— Жив, — твердо сказал я. — И мне это наконец-то начинает нравиться.
— А ноги нам так и не развязал — обещал ведь! — с упреком сказал мне один из его спутников. Остальные тут же обратили ко мне укоризненные взоры. Можно было подумать, что я был инициатором нападения на их корабль страмослябских пиратов и вообще причиной всех мировых бед.
— Это я его отговорил, Бэгли, — невозмутимо соврал Хэхэльф. — Я же тебя знаю: полезешь с голыми руками на пиратов, затеешь новую драку. А я уже привык к мысли, что послезавтра ступлю на берег Халндойна, живой и свободный как ветер. Если желаешь, можешь рассказать об этом на ежегодном Совете Острова — я не против. Наши старейшины еще и прийдут ко мне с официальной благодарностью за спасение твоей глупой головы.
— Я тебе это припомню! — буркнул сердитый Бэгли.
— Вот такие у меня бестолковые кузены, Ронхул, — весело сказал мне Хэхэльф. — Впрочем, родные братья ничуть не лучше. А все потому, что у них было слишком беззаботное детство…
Потом у них завязалась продолжительная дискуссия, в ходе которой я имел возможность обогатить свой лексикон несколькими шедеврами местной брани, а также выяснил, что из моего друга Хэхэльфа вполне мог бы выйти толк, если бы не сомнительное воспитание, полученное им в процессе слишком продолжительного общения с бунаба. Я слушал их с удовольствием: во-первых, беседа действительно была занимательной, а во-вторых, она отчасти заглушала порядком надоевшие мне восклицания ибьтую мэмэ и куляй на хур, с завидным постоянством доносившиеся с носа корабля. Страмослябы уже приступили к очередной гулянке. На сей раз они не ограничились обыкновенным употреблением спиртных напитков, а носились друг за другом, с перемазанными чем-то руками, пытаясь как следует раскрасить лицо своего ближнего. Те, кому было лень бегать, старательно покрывали узорами борта и палубу своего судна.
— Что это с ними? — нерешительно спросил я у Хэхэльфа. — Белая горячка наконец-то покарала, или как?
— Я не знаю, что такое белая горячка, — Хэхэльф с видимым удовольствием отвлекся от спора со своими оппонентами, — но в любом случае это не белая горячка, а Узорная мазаница.
— Что? — ошеломленно переспросил я.
— Узорная мазаница, — невозмутимо повторил он. — У страмослябов чуть ли не каждый день какой-нибудь праздник. Сегодня как раз — Узорная мазаница. Счастье, что страмослябы никогда не заставляют своих пленников принимать участие в их веселье.
Считается, что мы недостаточно хороши для такой чести, хвала всем богам Хоманы!
— А их тут много — богов? — осторожно спросил я.
— Хватает, — неопределенно отмахнулся Хэхэльф. И неодобрительно покосился в сторону развеселившихся пиратов. — Это они пока разукрашивают друг друга соком ягод и соусом, а к ночи, как напьются окончательно, примутся мазать дерьмом.
— Настоящим, что ли? — недоверчиво переспросил я.
— А что, есть искусственное дерьмо? — с убийственной иронией осведомился Хэхэльф. — Какая, должно быть, полезная вещь! Небось, альганские алхимики придумали? Рецептом поделишься?
Я неудержимо рассмеялся: парень умудрился поднять мое настроение еще до того, как мы сошли с треклятого страмослябского крейсера — судя по всему, впереди меня ожидали хорошие времена… лишь бы пережить эту кошмарную узорную мазаницу!
— Если эти милые люди все-таки решат, что я достаточно хорош для участия в их веселье, прийдется опять лезть на мачту! — отсмеявшись вздохнул я.
— Да нет, можешь расслабиться. Они же к тебе подойти боятся! — успокоил меня Хэхэльф.
— Все равно все вокруг дерьмом перемажут, — мрачно пообещал сердитый Бэгли.
— Счастье еще, что мы к ним на Бздох не попали, — заметил один из его товарищей.
— А это что такое? — оживился я.
— Ничего особенного, — так же мрачно отозвался Бэгли. — Сначала они несколько дней жрут какую-то дрянь, а потом запираются все вместе в тесном помещении и испускают ветры. Кто не может больше там оставаться, выходит наружу и тут же напивается с горя, чтобы позабыть о своем позоре. А тот, кто выйдет последним, считается у них великим героем и самым достойным человеком — во всех отношениях. Я слышал, что некоторые пиратские капитаны теряли власть на своем корабле только потому, что не могли продержаться до конца.
Честно говоря, я был совершенно уверен, что меня разыгрывают, да еще и самым глупейшим образом — маленькая месть за то, что я дрых, как последняя сволочь и не потрудился развязать ноги своим подопечным. Но Хэхэльф, который явно держал мою сторону, невозмутимо кивнул.
— Не смотри на Бэгли зверем, Ронхул, он говорит чистую правду! Каких только развлечений не придумывают себе люди, верно? — сочувственно сказал он. — Ничего, Ронхул, сия чаша нас миновала. По крайней мере, мы не родились страмослябами, и этого у нас уже никто не отнимет!
— Спасибо, ты меня почти успокоил, — усмехнулся я.
Ночью жизнь окончательно стала невыносимой, поскольку предсказания моих спутников сбывались с угрожающей последовательностью: страмослябские пираты превзошли все мои представления о том, до какой степени может напиться живое существо, эти чудесные люди носились по палубе без штанов, которые мешали им справлять нужду где прийдется, и отчаянно вопили, кроме того они действительно начали мазать друг друга самым настоящим дерьмом: я очень хотел бы усомниться, но запах не оставлял мне такой возможности. Нас, впрочем, они не трогали. Но на корабле было слишком тесно, поэтому я невольно чувствовал себя участником их праздника и горько сожалел о временах, когда мог отсидеться на рее. У моих товарищей были железные нервы: они как-то ухитрились уснуть, невзирая на все происходящее. Мне удалось сомкнуть глаза только на рассвете, когда утомленные собственным весельем страмослябы наконец-то утихомирились.