— Считай, что я уже начал просить, — благодарно улыбнулся я, с удовольствием вытягиваясь на траве.
Наш новый попутчик, мой подопечный со странным именем Кугайна, тоже не пошел на охоту, да и толстенький жрец остался в лагере: уселся на краю поляны и снова уставился в пустоту отрешенным взором — впрочем, их никто и не приглашал. Думаю, и меня-то позвали исключительно из вежливости: старые друзья, Хэхэльф и Кект, собирались тряхнуть стариной, и им никто не был нужен — разве что рабы, да и то по привычке…
После того, как они отбыли, я тут же потребовал, чтобы нам дали чего-нибудь перекусить — безрезультатно! Я несколько раз повторил приказ и уже начал злиться, и только потом вспомнил, что меня никто не понимает.
— Переведи, пожалуйста, — смущенно попросил я Кугайну.
— Ладно, — с готовностью откликнулся он. Скороговоркой что-то объяснил рабам, они тут же ринулись за припасами.
— Спасибо! — сказал я своему переводчику. — Что бы я без тебя делал?!
— Ничего особенного — просто тебе пришлось бы подняться на ноги и самому взять все, что требуется, — добродушно проворчал он. — Запомни на будущее: когда хочешь слегка перекусить, как мы сейчас, нужно сказать пасику, а если надо плотно пообедать — макха-ракха. А если хочешь серьезно попировать в компании друзей, с оркестром и танцовщицами, тогда — умэ люля.
— Пасику, макха-ракха, умэ люля — послушно повторил я и почувствовал, что действительно запомнил. — Здорово! А если я хочу пить?
— Цнух-цнух, — лаконично перевел он. — А если тебе нужен не просто кувшин с водой, а большой выбор разных напитков, надо сказать: укхра хуна.
— Хорошо… А если я захочу, чтобы развели огонь?
— Это смотря для чего тебе нужен огонь, — серьезно ответил Кугайна. — Если для приготовления пищи, то шопп, если для тепла и света — хиис, а если ты захочешь поджечь лес, или просто дом своего врага, тогда — марах. Это слово не из бунабского языка, а из древнего языка Масанха… Но мы пользуемся некоторыми хорошими древними словами.
— Марах — похоже на мараха, — нерешительно сказал я.
— И это не случайно, — рассудительно объяснил он. — Все Мараха сотканы из особого невидимого огня, столь же опасного, как пламя лесного пожара — это сложно объяснить, но поверь мне на слово, так оно и есть!
— Эй, а ты откуда это знаешь, дружище? — опешил я. — Что, ты какой-нибудь великий жрец и путешествуешь инкогнито?
— Не говори ерунду, — буркнул он. — Если бы я был великим жрецом, я бы не бродил пешком по лесу — нашел дурака! Вообще-то я хотел стать жрецом, когда был молодой и даже выдержал первые испытания — еще немного, и стал бы пагасой, а почти любой пагаса рано или поздно становится пагой… Но я вовремя понял, что это дело мне не по душе. А вот кое-чему научиться успел, это правда.
— Да уж, — я озадаченно покачал головой.
— Хочешь еще что-нибудь выучить, пока есть время? — спросил Кугайна. — Пригодится!
Я с энтузиазмом кивнул. Следующие три часа пролетели незаметно, а когда наступила ночь, я знал, что ее имя на бунабском языке — каш.
Не могу сказать, что я уже был готов вести продолжительные вдумчивые беседы, но вполне мог прочитать короткую, грамматически неправильную, но вполне внятную лекцию о своих насущных потребностях. Более того, я специально подготовился к встрече с Хэхэльфом. У меня были амбициозные планы: я собирался удивить своего невозмутимого друга и его приятелей заодно.
Они вернулись с охоты довольные, разгоряченные — как деревенские мальчишки, совершившие удачный налет на чужую бахчу. Их добыча — не слишком крупное черное животное, немного похожее на поджарую свинью, бунаба называли его чечубечу — немедленно отправилась на огонь, причем слуги развели новый костер вместо того, чтобы воспользоваться тем, возле которого сидели мы с Кугайной. Очевидно, у них с этим действительно было строго: один огонь — для того, чтобы греться, другой — для приготовления пищи. Лентяй во мне бунтовал против такого роскошества, а поэт — умилялся.
— Угостите голодного демона кусочком убиенного обитателя этого леса? — весело спросил я Хэхэльфа.
— Посмотрим на твое поведение, — в тон мне откликнулся он. — Вообще-то лентяи должны ложиться спать с пустым брюхом…
Именно этого я и ждал.
— Гангэ ундэ алля! — гордо ответствовал я. Эту короткую, но емкую фразу можно было приблизительно перевести как: нет — и не надо, зато я никому ничего не буду должен, впрочем самым удачным переводом была бы сакраментальная фраза знаменитого исландца Греттира Асмундсона: Нет подарка — не надо и отдарка. Я специально попросил Кугайну подобрать мне самый достойный ответ на случай отказа, и мой хитроумный консультант заверил меня, что лучшей реплики, чем гангэ ундэ алля просто быть не может. Мое выступление произвело сногсшибательный эффект, немая сцена была не хуже, чем в финале Ревизора. Распахнувшийся рот Хэхэльфа — это еще что! Вы когда-нибудь видели очень удивленного человека бунабской национальности? Ну так вот: сие зрелище не поддается вербальному описанию. Добавлю только, что удивленных бунаба было много: ламна-ку-аку Кект, его личные рабы, наша доблестная вооруженная охрана и даже сонные хуса, которые уже давно не подавали никаких признаков жизни, разве что вяло похрустывали, пережевывая какую-то снедь из бесчисленных тюков. Немая сцена продолжалась несколько долгих секунд, потом Хэхэльф кое-как победил свою нижнюю челюсть, отвисшую от изумления и набросился на меня с расспросами. У него были две генеральные версии: что я всегда знал бунабский язык и просто морочил ему голову, или же я нажрался кумафэги и выучил язык за один присест.