Но тогда я был мальчишкой. Глупо звучит, но я был совершенно счастлив: судьба дала мне шанс стать героем, и мой отец мог пойти в задницу, вместе со своими великими поучениями о том, как следует прожить жизнь. Будешь смеяться, но первое, что я сделал после того, как на меня пал жребий — это послал его подальше! И мой грозный отец ничего не сказал мне в ответ. Он промолчал, поскольку я больше не был его сыном. Я был живым мертвецом, а на мертвецов никто не смеет командовать, поэтому мне разрешалось все. Три дня, пока горожане строили хижину на побережье и свозили в нее мусор из своих кладовых, я был самым счастливыми человеком в мире. Не могу сказать, будто я вытворял нечто из ряда вон выходящее — тогда мне просто не хватало воображения! — зато я знал, что могу сделать все, что мне взбредет в голову, и никто слова поперек не скажет. Таким счастливым я уже никогда не буду, сколько бы курмды не съел за обедом! А потом меня привели к хижине, дали столько оружия, что я не мог удержать его в руках, и оставили в одиночестве. Хорошо быть мальчишкой! Мальчишки не боятся смерти, и в этом их великая сила! Когда появились уллы, я сражался с ними с таким же азартом, с каким тузил соседских ребят. Сейчас сам не могу поверить, но мне удалось уложить пятерых уллов: четырех я подстрелил из лука, одного за другим, а пятого прирезал — и как только изловчился? Дело кончилось тем, что дядюшка Люсгамар оглушил меня своей дубиной, а потом сказал своим спутникам, что из такого мальчишки может вырасти великий воин, поэтому он заберет меня с собой и будет кормить, как собственного сына… Он до сих пор чувствует себя виноватым, что я вырос таким тощим: уллы считают, что худой человек — что-то вроде тяжелобольного. Но кормил он меня на славу, просто комплекция у меня такая тщедушная! Одним словом, я очухался уже на улльском корабле. Думал: вот сейчас они меня будут убивать, но вместо этого мне тут же принесли котел похлебки из сала халдобы, а потом появился дядя Люсгамар и спросил, не буду ли я так добр научить его сыновей хорошо стрелять из лука — дескать, ему очень понравилось, как я стреляю… Сам понимаешь, он тут же купил меня с потрохами: когда тебе всего пятнадцать лет, и вдруг такой здоровенный дядя смотрит тебе в рот и просит научить чему-то других таких же здоровенных дядь, начинаешь думать, что жизнь удалась! Наверное, поэтому я у них так хорошо прижился!
Уллы, тем временем, начали веселиться по-настоящему. Один из них, как мне показалось, самый старший в компании, забрался на стол и выкидывал там отчаянные коленца, нечто среднее между твистом и гопаком, если вы способны вообразить, как это выглядит. Остальные приплясывали вокруг стола, ритмично хлопая в ладоши, и хором пели: Чуб-чуб-чуб-чуб-чуб — Чубарага! Люс-люс-люс-люс-люс — Люсгамар! Они без конца повторяли этот речитатив, так что у меня была возможность выучить его наизусть.
— Это песня о твоем дядюшке Люсгамаре и его брате? — полюбопытствовал Хэхэльф. — А почему в ней не упоминаются все остальные?
— Экий ты темный! — хмыкнул Хатхас. — А может ты тоже демон?
Хэхэльф шутливо ткнул его кулаком в подбородок. Через мгновение эти двое уже катались по полу, как разыгравшиеся щенки. Впрочем, тузили друг друга они вполне по-настоящему, только в отличие от классической, эта драка сопровождалась не надрывной руганью, а хохотом противников. Никто кроме меня не обращал на их потасовку никакого внимания: уллы продолжали петь и плясать, а прочие посетители трактира почти с благоговением наблюдали за этим незабываемым зрелищем.
— Эй, Хатхас, ты не слишком усердствуй, — сказал я. — Мне с этим парнем еще до Альгана добираться!
— Это кто еще не должен усердствовать! — промычал Хэхэльф откуда-то из центра циклона — Не бзди, Ронхул, я его в два счета сделаю!
Наконец эти двое угомонились и снова уселись за стол, красные, встрепанные и счастливые.
Драгоценный шлем рыжего мирно успокоился под столом — кажется, хозяину было глубоко наплевать на его участь.
— Так что там, собственно, с этой улльской песней? — с любопытством спросил я. — О чем они поют, если не о себе?
— Они поют о Чубараге и Люсгамаре, — пояснил Хатхас. — Но не о тех Чубараге и Люсгамаре, которые присутствуют здесь, а о своих древних богах. Чубарага и Люсгамар — это пивные боги, а мои приятели просто получили свои имена в их честь. Считается, что Чубарага и Люсгамар научили первых уллов готовить курмду. Поэтому когда уллы напиваются, они всегда поют хвалебную песню своим богам и танцуют благодарственный танец — вот и все.
— А что это за боги такие? Вроде Варабайбы? Они тоже живут вместе с уллами и дают им добрые отеческие советы? — небрежно спросил я.
— Не говори ерунду! — строго сказал рыжий. — Никто не знает, где живут улльские боги, известно только, что сами уллы уходят к ним после смерти. Каждый идет к тому богу, в честь которого назван… Если разобраться, дяде Люсгамару повезло: ему светит целая вечность пива, с таким покровителем, как у него, не пропадешь!
— Здорово, — улыбнулся я. — А что, кроме пивных богов у них есть еще какие-то?
— Спрашиваешь! У уллов много богов, я сам всех не припомню. Есть Агум — бог гнева; Гома Гэйгоба, который научил уллов писать и считать; Гамбустыг — изобретатель замков и запоров, оберегающих от краж; Бэга-Бэга-Тыга, исцеляющая от недугов, Ныздынбыба, обитающая в горячих источниках; Олгом — бог праведного возмездия; Гардумба — покровитель щедрости и устроитель первых пиров; Шаробыльбах — бог трудного дня, покровительствующий тем, кто встает на рассвете… Да всех и не упомнишь!