— Что меня удивляет — каким образом все эти поселки и хутора на побережьи до сих пор существуют? — удивился я.
— Ты сначала дослушай! Наши хитрые халндойнцы быстро изучили своих воинственных соседей. Они поняли, что уллам абсолютно все равно, какую добычу брать: ценные вещи, или старое барахло. Уллы разбойничают не из жадности, а по зову сердца. Просто раз в год им надо погеройствовать как следует: душа просит. Деньги-то они зарабатывают, продавая курмду по всей Хомайге и здесь, в Земле Нао. Им с головой хватает, и еще остается…
— А что такое курмда? — с любопытством спросил я.
— Ничего себе! Ты еще не попробовал! — возмутился Хатхас. Он развязал тесемки на своей кожаной сумке и протянул мне своего рода сухарик — маленький брикет, спрессованный из какой-то светлой сероватой массы.
— И что с этим надо делать?
— Как — что, мать твою!? Грызть! — безапелляционно заявил он.
Я вопросительно посмотрел на Хэхэльфа.
— Попробуй, Ронхул, — кивнул тот. — Хорошая штука. Сухое улльское пиво.
— Сухое пиво?! — изумился я.
— Ты сначала попробуй, а потом уже удивляйся, — посоветовал Хатхас.
Я отломил кусок сухарика и положил в рот, прислушиваясь к ощущениям. Через несколько секунд произошло нечто невообразимое: мой рот переполнился пивной пеной, такой же густой и вкусной, как у нормального жидкого пива, которое я только что пил. Плохо было одно: пены оказалось слишком много. Я почувствовал, что могу захлебнуться, если немедленно не избавлюсь от излишков, позорно открыл рот и попытался выплюнуть остаток пенящегося сухарика. Друзья халндойнцы ржали, как взбесившиеся мустанги. Даже уллы начали заинтересованно коситься на меня, добродушно скалясь до ушей. Я понял, что опозорился, но мне и самому было смешно — дальше некуда!
— Ты пожадничал, — сквозь смех сообщил мне Хэхэльф. — Курмду едят очень маленькими кусочками, а ты такой ломоть в рот потянул! Это все равно, как если бы ты попытался разом заглотить полную кружку пива!
— Скорее уж бочонок! — простонал Хатхас.
Я понял, что опозорился, но мне и самому было смешно — дальше некуда!
— Ты пожадничал, — сквозь смех сообщил мне Хэхэльф. — Курмду едят очень маленькими кусочками, а ты такой ломоть в рот потянул! Это все равно, как если бы ты попытался разом заглотить полную кружку пива!
— Скорее уж бочонок! — простонал Хатхас. — Ох, Хэхэльф, ты же не видел, сколько он откусил!
— Предупреждать надо! — добродушно проворчал я.
— Извини, Ронхул! — виновато сказал ослабший от смеха Хэхэльф. — Честное слово, я не хотел над тобой подшучивать, но нам так редко доводится встретить человека, который пробует курмду впервые в жизни!
— Ладно уж, — я сделал глоток нормального мокрого пива, чтобы окончательно избавиться от остатков пены во рту.
— Попробуй еще раз, — предложил Хэхэльф. — Только теперь возьми очень маленький кусочек. Лучше всего раскроши его на ладони и бери совсем по чуть-чуть.
Я отважился повторить эксперимент. На сей раз пены было в меру, и я наконец получил возможность оценить замечательные вкусовые качества курмды.
— Ладно, — сказал я Хатхасу. — Что такое курмда, я теперь запомню на всю жизнь. А что там у вас на Халндойне делают с уллами, которые разбойничают не для обогащения, а по зову сердца? Ты так и не рассказал.
— А, моя долбаная история, — хмыкнул он, закидывая в рот кусочек курмды. — Ладно, слушай дальше. Поскольку уллам все равно, какую добычу брать, халндойнские хуторяне завели такую полезную традицию: когда приходит время ежегодного улльского набега, они строят на побережье, у самой воды, хижину, какую-нибудь дрянную развалюху, лишь бы ветром не унесло, складывают туда кучу старого хлама — и все, готово! Уллы не пойдут вглубь острова, если найдут добычу у самой воды. Но остается еще одна проблема. Уллы выходят в море не столько для того, чтобы забрать чужое добро, сколько для того, чтобы отбить его у хозяина в хорошей драке. Так что пустой дом они, скорее всего, не тронут, а пойдут искать такой дом, у которого есть хозяин.
— Душевные ребята! — хмыкнул я. — И как вы выкручиваетесь?
— Не мы, — сухо поправил меня Хатхас. — Они выкручиваются. В таких случаях принято бросать жребий. В жеребьевке принимают участие все мужчины, начиная с пятнадцати лет. Впрочем, в некоторых местах женщины тоже — все, кроме тех, у кого совсем уж маленькие дети. В том же Койдо, например, все равны перед законом о защите поселения… Тот, на кого выпадет жребий, должен остаться в хижине и стеречь барахло. Когда прийдут уллы, он должен драться с ними не на жизнь, а на смерть, словно защищает не кучу ненужного хлама, а свое достояние. Дело заканчивается тем, что уллы его убивают, или оглушают — это уж как повезет! — забирают добро и счастливые уезжают восвояси. Теперь они получили все, чего хотели: и драку, и добычу. Все честь по чести…
— Понятно, — мрачно кивнул я. — Да, наверное, это разумно…
— Скажем так: практично, — невозмутимо кивнул Хэхэльф. — Если у хижины с барахлом не будет защитника, уллы скорее всего пойдут дальше, и тогда дело не ограничится всего одним убитым.
— Я оказался редкостным счастливчиком, — продолжил Хатхас. — Моя семья переехала в Койдо, когда мне стукнуло четырнадцать лет. Так что на следующий год мне пришлось принять участие в жеребьевке. И жребий пал на меня, как я уже сказал тебе с самого начала…Если бы это случилось сейчас, я бы, пожалуй, не стал веселиться.