Наверное, когда мы пришли в наш маленький лагерь, я был похож на еврейскую бабушку, в гости к которой приехал один из двадцати пяти любимых внуков: шумно требовал накормить Кугайну, в самых поэтических выражениях описывая страдания голодного человека, вынужденного в одиночестве скитаться по лесу, требовательно осведомлялся, в каком именно шатре его уложат спать, потом бежал к гостю, отрывал его от еды, тащил за собой в шатер и настырно спрашивал, будет ли ему там удобно. Он вежливо кивал, до оснований потрясенный моим фонтанирующим гостеприимством. Я поднял такой шум, что даже толстенький пага Пикипых приподнял свои тяжелые веки, несколько секунд пристально рассматривал меня и моего нового приятеля, потом изумленно покачал головой и снова закрыл глаза. Слава богу, на сей раз обошлось без язвительных комментариев.
Хэхэльфов приятель, бунабский принц, к этому времени как раз собрался в свой шатер, спать, так что Хэхэльф очень обрадовался и моему возвращению, и новому спутнику: он принадлежал к тем замечательным ребятам, в которых отлично уживаются абсолютная уверенность, что самые интересные вещи происходят именно с ними, и искреннее доброжелательное любопытство ко всем остальным людям: ну-ка, ну-ка, чем вы меня сегодня порадуете?
Оказалось, что Кугайна хорошо его знает — не лично, а понаслышке.
— Так ты тот самый сын Эрберсельфа Инильбского, который вырос на Вару-Чару? — обрадовался он. — Я о тебе много слышал! Весь Хой о тебе говорил, когда твой отец нарушил свое слово, а ндана-акуса Анабан сказал, что твой отец — не такая важная персона, чтобы из-за его глупости убивать такого смышленого мальчишку… А вы сейчас с Вару-Чару едете? И как поживает младшая сестрица ндана-акусы? Все такая же шустрая?
— Шустрая — не то слово! — согласился Хэхэльф. И они принялись сплетничать об общих знакомых. Разговор то и дело переходил на бунабский язык. потом ребята вспоминали обо мне и снова начинали говорить на кунхє. Хаотическое смешение языков, поток незнакомых имен и обилие непостижимых, но живописных подробностей утомили меня неописуемо, я задремал прямо у костра и сквозь сон почувствовал, как дюжина обормотов в мини-юбках волочет меня в шатер — в высшей степени бережно и заботливо, как некое огромное хрустальное бревно…
Утром я умудрился проснуться раньше всех — иногда случаются со мной и такие чудеса! Обнаружил, что и Хэхэльф, и наш новый спутник, расположились в том же шатре, что и я — во всяком случае, рядом со мной валялись два больших свертка, очертания которых позволяли предположить, что это — просто люди, с головой завернувшиеся в одеяла. Я высунул нос наружу и с изумлением уставился на толстого жреца: он по-прежнему сидел возле гаснущего костра с закрытыми глазами, неподвижный и величественный, как бронзовое изваяние Будды — если вы способны представить себе Будду, недовольного решительно всем на свете!
— Ты уже проснулся? Не верю! — изумленно сказал Хэхэльф. — Это к чему: к дождю, или к буре, или море выйдет из берегов?
— Это просто так, для разнообразия. — невозмутимо объяснил я. И показал на пагу Пикипыха: — Что, он никогда не ложится спать?
— А кто его знает, — легкомысленно отмахнулся Хэхэльф.
И показал на пагу Пикипыха: — Что, он никогда не ложится спать?
— А кто его знает, — легкомысленно отмахнулся Хэхэльф. — Я же тебе говорил: все паги со своими причудами…
Примерно через час проснулись все остальные, наскоро перекусили — не усаживаясь на специально взятые с собой ковры, как во время ужина, а, можно сказать, на бегу. Даже толстый жрец прервал свою медитацию. Есть он, правда, не стал, общаться с присутствующими — тем более, а просто переместился в бочку на спине своего зверя. Из этого следовало, что нам пора трогаться в путь. Только сейчас мне пришло в голову, что будет нехорошо, если мы поедем в комфортабельных бочках, а наш новый спутник пойдет пешком, вместе с рабами и воинами. Я не считал пешую прогулку таким уж великим злом, скорее — наоборот, но мне показалось, что так будет невежливо.
— Ты можешь ехать на моем звере, — великодушно сказал я Кугайне, — а я пойду рядом. А когда я устану, мы поменяемся. Так даже лучше: если все время ехать — ноги затекают.
— Спасибо, — вежливо откликнулся он. — Но это вовсе не обязательно. Поездка верхом — для знатных людей и для почетных гостей, вроде тебя и твоего приятеля. А я — не гость, а коренной житель этого благословенного острова, и не знатный человек, хоть и свободный, да и небогатый, к тому же: кроме той агибубы, что на мне, у меня в сундуке всего две хранятся, да и те старые…
— А у меня — вообще ни одной, — усмехнулся я. — Так что будет справедливо, если я уступлю тебе свое место.
Наш диалог на кунхє заинтересовал бунабского принца Кекта, он обратился к Хэхэльфу за переводом, и проблема тут же разрешилась сама собой: с широченной спины одного из верховых животных быстренько сняли весь груз, откуда-то появилась еще одна бочка — не такая узорчатая, как наши, но вполне благоустроенная. Я подумал, что ее наверняка везли с собой, как запасное колесо для автомобиля, на всякий случай — и вот, пригодилась!