— Вот так, Маггот! — горделиво резюмировал Таонкрахт. — Я искал способ скрыться от инквизиции, а нашел нечто гораздо большее: эту чудесную землю…
На сей раз я действительно подавился и позорно закашлялся, выплевывая крошки какой-то неизвестной вкуснятины растительного происхождения, которую только что машинально потянул в рот.
— От кого ты хотел скрыться? Повтори! — Потребовал я.
— От инквизиции, — послушно повторил Таонкрахт. — А чему ты удивляешься? Так называли себя святоши, которым были ненавистны обладатели чудесных знаний…
— Да, я так и понял, — машинально согласился я. У меня голова кругом шла — не то от сибельтуунгского сиреневого, не то от удивительных открытий. Оказывается, Таонкрахт был моим земляком, мы с ним издали свой первый крик под одним и тем же небом — кто бы мог подумать! Правда, по моим расчетам, он должен был родиться лет на семьсот раньше меня, если не больше… В мне вяло зашевелилось мое знаменитое любопытство и захотелось расспросить Таонкрахта поподробнее, но мысли путались, и я никак не мог сформулировать хороший вопрос, так что вместо этого я снова приложился к своей посудине. Таонкрахт расторопно подлил мне еще немного, а потом предложил:
— Попробуй халндойнское оранжевое, Маггот. Думаю, тебе понравится.
— Понравится, наверное, — обреченно согласился я. — Давай свое оранжевое.
Некоторое время я сосредоточенно накачивался вином: мне очень понравился веселенький сумбур в голове, и я искренне надеялся, что после еще нескольких порций он сменится полным анабиозом — ха, я был готов заплатить любую цену за невероятную возможность какое-то время вообще ничего не соображать!
— Ой, а чего вы тут сидите? — жизнерадостно спросил звонкий женский голос. В зал вошла крупная высокая женщина с роскошной рыжей шевелюрой.
В зал вошла крупная высокая женщина с роскошной рыжей шевелюрой. Ее толстощекое лицо показалось мне образцом добродушия и жизнерадостности. Умом, впрочем, эта милая дама явно не отличалась: ее маленький ротик был приоткрыт, как у аквариумной рыбки, а круглые глаза казались двумя блестящими голубыми бусинами.
— Пьете вино? — Приветливо спросила она. — Вот и молодцы! Но ведь вино нужно пить вечером. А днем нужно обедать. Разве уже вечер?
— Вечер, вечер, — хмуро кивнул Таонкрахт, — можно сказать, уже ночь, так что ступай спать, дорогая!
— Ой, правда что ли ночь? А почему еще светло? — простодушно удивилась она.
— Потому что вот такая хреновая ночь! — Встрял я.
— Вот как! — искренне огорчилась она. — Ой, тогда я лучше и вправду пойду спать…
— Вот и ступай, — нетерпеливо сказал Таонкрахт.
— А это и есть твой демон? — с опасливым любопытством спросила она, указывая на меня.
— Ага, — ухмыльнулся я, — я самый, кто же еще!
— А на вид совсем мальчик — как какой-нибудь юный шархи! — умилилась рыжая. — Ой, Конм, а давай его женим! У Наоргалей как раз дочка подросла, а не понравится она — другую найдем… Глядишь, поживет, как человек, и остепенится, а то такой славный мальчик — и почему-то демон!
Я расхохотался, уронив голову на руки. Такой славный мальчик — и почему-то демон — да уж, лучше и не скажешь!
— Не гневайся на мою жену, Маггот, — нерешительно заступился за нее Таонкрахт, — она дура дурой, но добрая женщина.
— Да и я не гневаюсь, — хмыкнул я.
— Ступай спать, Росрогниа, пока беду не накликала, — сурово велел жене Таонкрахт.
— Да иду уже, иду, — она отобрала у него посудину с вином, одним глотком выдула ее содержимое, небрежно зашвырнула опустевший сосуд в дальний угол зала, громко заржала — такой хриплый раскатистый хохот удается не всякому пьяному боцману! — и неторопливо пошла к выходу, плавно покачивая бедрами.
— Росрогниа — улльская княжна, — пояснил мне Таонкрахт, — во всяком случае, ее дед был улльским военачальником, или что-то в этом роде… У них там свои обычаи.
Гальт и Бэтэнбальд дружно захохотали, словно услышали хорошую шутку. Впрочем, вполне возможно, так оно и было: я-то не знал, какие там обычаи у земляков этой рыжеволосой толстушки.
Я последовательно осуществлял свой незамысловатый план: напивался. Кажется, еще ни одно дело в своей жизни я не доводил до конца с такой яростной одержимостью. В какой-то момент я обнаружил, что уже поглощаю розовую жидкость с резким запахом парфюма — ту самую, с которой начал сегодня свое утро мой приятель Таонкрахт.
— Это вино хоть и местное, с болотных виноградников, но тоже ничего, — одобрительно прокомментировал гостеприимный хозяин.
— Только башка после него с утра трещит, как после удара моргенштерном, — неожиданно посетовал двухголовый. Его жалоба вызвала у меня приступ гомерического хохота, и я долго уточнял, с трудом поворачивая непослушный язык: а какая именно башка — правая, или левая? Почему-то двухголовый не обиделся — впрочем, возможно он просто не разобрал, что я там бормочу…
Потом творилось нечто невообразимое — я уже почти не осознавал происходящее, только некоторые фрагменты реальности почему-то привлекали мое внимание.
Помню, что Таонкрахт с мрачным лицом плясал какой-то немыслимый танец, размахивая невесть откуда взявшейся метлой. Пляска сопровождалась громом доспехов и заунывной песней, мотив которой казался мне смутно знакомым, но он так отчаянно фальшивил, что сказать что-либо наверняка было совершенно невозможно. Время от времени он притоптывал ногой, стучал по полу древком метлы и громко восклицал: Йох! Унлах! — что можно приблизительно перевести как Так точно! Аминь! — или Хорошо! Да будет так! — впрочем, перевод мне тогда не требовался, а само звучание этих слов здорово поднимало настроение. Гальт и Бэтэнбальд хрипло переругивались: один из них очень хотел сплясать со своим другом Конмом, а второй бурчал, что его и без пляски ноги не держат. Поскольку тело у них было одно на двоих, разрешить конфликт не представлялось возможным. Что касается меня, я закончил этот замечательный вечер, рыдая на плече у своего лучшего друга Таонкрахта. Я горячо убеждал его, что ему попался самый задрипанный демон во Вселенной и умолял его отпустить меня домой. За эту небольшую услугу я клятвенно обещал прислать к нему целую бригаду профессионалов, которые в два счета снабдят его бессмертием и могуществом по сходной цене. Смертельно пьяный Таонкрахт, в свою очередь, заверял меня, что я — самый крутой демон всех времен и народов, а если даже и не самый, то он уже согласен как-нибудь обойтись без могущества и даже без бессмертия, но я непременно должен остаться в его замке навсегда, потому что ему было ужасно одиноко все эти годы, а моя компания — именно то, что ему требуется.