— Только без паники! — улыбнулся я. — Я не ел кумафэгу. Никаких чудес. И бунабского языка я никогда не знал и до сих пор не знаю. Вынужден признаться: эта великая фраза — почти все, что мне удалось выучить.
— Не скромничай, Ронхул, — проворчал Кугайна. — Ты выучил немало слов за этот вечер. Ты очень способный.
— До сих пор был не очень, — скромно сказал я. — И вообще все зависит не от ученика, а от учителя. Наверное, ты — прирожденный учитель.
— Да, обычно у меня неплохо получается, — с достоинством согласился он.
— Ты научил его говорить по-бунабски? — восхитился Хэхэльф. Он тут же поделился информацией с ламна-ку-аку, который к этому моменту окончательно перестал понимать, что происходит. Они напару принялись расхваливать меня и Кугайну за то, что мы с пользой провели время. Вся эта история закончилась для меня весьма плачевно: пока все набивали рты свежезажаренным мясом, я был вынужден демонстрировать свои обширные познания. Тыкал пальцем в круглый коврик под собственной задницей и гордо провозглашал: хму-шули-аси, гремел своими браслетами и говорил: блиаг, размахивал в воздухе миской и торжественно заявлял: нисар-сли, а когда подул ветер, я радостно завопил: фене фейя, поскольку успел выучить и это слово.
Тыкал пальцем в круглый коврик под собственной задницей и гордо провозглашал: хму-шули-аси, гремел своими браслетами и говорил: блиаг, размахивал в воздухе миской и торжественно заявлял: нисар-сли, а когда подул ветер, я радостно завопил: фене фейя, поскольку успел выучить и это слово. В итоге я почти ничего не съел, зато почувствовал себя ученой обезьяной, которой худо-бедно удалось развлечь непритязательное общество. Поэтому спать я отправился в некотором смущении, но с чувством исполненного долга.
Все мои сны озвучивались исключительно на бунабском языке, так что я проснулся с ощущением, что теперь знаю гораздо больше, чем вчера. Думаю, так оно и было: пока я спал, разрозненные знания, полученные в течение вчерашнего вечера, как-то сами собой распределились по файлам, теперь ими было гораздо удобнее пользоваться.
— Как самочувствие, гений? — весело спросил меня Хэхэльф.
— Абада! — гордо сообщил я. Это бунабское слово является настолько универсальным, что вполне может заменить целый язык. Его многочисленные значения располагались в диапазоне между гораздо хуже, чем следовало бы и все не так плохо, как могло бы быть, поэтому сегодня я не буду никого убивать — в каждом конкретном случае следовало обращать внимание на выражение лица своего собеседника и уметь отличать нормальную бунабскую мрачность от ее экстремальных проявлений. Впрочем, с лицом у меня по-прежнему не очень-то получалось: непослушная рожа оставалась такой довольной, что драматическое абада вполне можно было перевести, как жизнь прекрасна. Да она и была вполне прекрасной, как ни странно… Вот уж не думал, что мне может понравиться неторопливое путешествие через бескрайние леса острова Хой, да еще и с такой сомнительной целью, как встреча с неким богом — до сих пор я ни разу в жизни не встречался с богами, и вообще не слишком верил в их существование… Впрочем, я не мучил себя размышлениями: есть ли в природе этот самый Варабайба, или он — просто очень популярный местный миф. Там видно будет, — равнодушно решил я и даже не потрудился удивиться внезапному приступу мудрости.
Вечером следующего дня на горизонте показалась вершина скалы Агибубы. Она действительно была очень высокой: ее странная вытянутая плоская вершина, придающая скале сходство с буквой Г, если и не утопала в низких пушистых облаках, то по крайней мере, здорово к ним приближалась.
— Почти пришли, да? — восхитился я.
— Завтра на закате будем у ее подножия, — авторитетно подтвердил Кугайна.
— А наверх взобраться сложно? — обеспокоенно поинтересовался я.
— Да нет, ничего сложного, — отмахнулся он. — Там есть хорошая широкая тропа от подножия к вершине, а на самых крутых участках даже ступеньки в скале выдолблены.
— Говорят, Варабайба сам их выдолбил, чтобы людям бунаба было удобно ходить к нему в гости, — вставил Хэхэльф.
— Что значит — говорят? — нахмурился Кугайна. — Так оно и было, готов спорить на свою агибубу!
— А как проверять будем, кто победил? — тут же загорелся Хэхэльф.
— Очень просто: у самого Варабайбы и спросим, — рассудительно ответил Кугайна. — А что ты поставишь?
— Куртку, — с достоинством ответствовал Хэхэльф. Впрочем, он и сам понимал, что его ставка смехотворно мала.
— Разве что вместе с порцией кумафэги, которую ты носишь в кармане, — фыркнул Кугайна.
— Ничего себе! Порция кумафэги и куртка… между прочим, очень хорошая, почти новая куртка из кожи муюбы! — за одну старую агибубу?! — взвился Хэхэльф.
Завязалась продолжительная дискуссия, в которую постепенно втянулся ламна-ку-аку Кект, охотно взявший на себя полномочия незаинтересованного арбитра, а его свита внезапно утратила свою индейскую невозмутимость и взволнованно прислушивалась к разговору — по их лицам было видно, что ребята умирают от желания дать парочку советов спорщикам. Даже равнодушный ко всему толстый жрец изволил поднять веки и с любопытством уставиться на происходящее. В конечном итоге было решено, что Хэхэльф тоже должен поставить агибубу — чтобы все было честно. Его приятель Кект согласился стать спонсором проекта, благо уж он-то вез с собой не меньше десятка сменных агибуб.