— Ладно, как скажешь. Я просто хотел быть вежливым, — я снова почувствовал себя обиженным, и ничего не мог с этим поделать.
— Не занимайся пустяками, — дружелюбно посоветовал Вурундшундба. — У тебя сейчас есть одна цель: удрать домой — и чем скорее, тем лучше. Подумай: если бы ты вежливо попрощался с моими товарищами, это приблизило бы тебя к цели?
— Нет, конечно, — я невольно улыбнулся.
— Тогда чего топчешься с постной рожей? Пошли, — и он стремительно зашагал куда-то влево: через густые заросли высокой травы, мимо причудливых каменных сооружений, каждое из которых при ближайшем рассмотрении оказалось не похожим на прочие… Через полчаса мы миновали последнее из строений и оказались в лесу. На землю быстро спускалась ночь. Вскоре после того, как мы зашли в лес, стало совсем темно. Теперь я совсем не мог разглядеть своего спутника: его и при дневном-то свете было едва видно, со всей этой маскировочной растительностью на балахоне! Но это было не обязательно: я и без того все время ощущал его присутствие. Друзья моей юности непременно заявили бы, что у этого дяди невероятно тяжелая аура — впрочем, как у все его соплеменников…
— Слушай, а ты — тот, кто встретил меня на краю леса? — осторожно спросил я. — Было темно, я ничего толком не разглядел… И ведь мы так и не познакомились!
— Нет, я никак не мог встретить тебя на краю леса: я уже триста с лишним дней не сторожил Тропу, — равнодушно откликнулся голос из темноты. Потом он недоуменно переспросил: — А почему ты говоришь: не познакомились? Я видел тебя, ты — меня, мы даже довольно долго разговаривали — не далее, как сегодня днем. Чего ж еще?
— Но я до сих пор не знаю, как тебя зовут, — объяснил я. — Если не хочешь называть свое имя, скажи, как я должен к тебе обращаться…
— А, имя… — протянул он. — Понятно. Но у нас нет имен. Мы такими глупостями не занимаемся! — гордо добавил он — прямо как пятиклассница, которой впервые предложили поцеловаться!
— Нет имен? — если честно, я почти не удивился. Я уже уяснил, что эти Вурундшундба — ребята с закидонами, от них чего угодно можно ожидать!
— Мы — Мараха Вурундшундба, — с пафосом сообщил мой спутник. — В свое время, когда этот фантазер Шапитук носился по всем материкам и раздавал имена людям Мараха, мы отказались от такого излишества. Мы вообще не любим излишеств…
— Да, я заметил, — невольно улыбнулся я, вспомнив дом, в котором провел ночь. — Ладно, с именами мне более-менее понятно: без них действительно можно обойтись. А вам не бывает холодно? И никогда не хочется есть, или спать?
— Как это — не хочется есть, или спать? — снова удивился он. — Ну уж нет, мы же все-таки люди… С чего тебе вообще такие глупости в голову лезут?
— Но я не увидел ни посуды, ни постельных принадлежностей в том доме, в котором спал, — объяснил я.
— Ну и что? — Усмехнулся он. — Когда нам нужны какие-то вещи, они у нас появляются, когда необходимость в них пропадает, они исчезают — чего тут непонятного?
— Появляются и исчезают? — удивился я.
— Значит, если сейчас ты захочешь есть…
— У меня будет столько еды, сколько мне требуется, — подтвердил он. — А если мне приспичит поесть с драгоценного блюда, у меня будет это блюдо. А когда я закончу есть, его не станет: зачем мне лишний хлам?
— Здорово! — искренне сказал я. — Мне бы так научиться!
— Ты-то как раз вполне можешь этому научиться — со временем, — совершенно серьезно сказал он. — Нужно только, чтобы оно у тебя было, это самое время!
— Думаешь, я бы смог научиться? — с сомнением спросил я.
— Да, ты легко всему учишься, — равнодушно подтвердил он. — Именно поэтому ты такой избалованный. Ходишь, ноешь, что утратил свое распрекрасное могущество, а сам почти не пытался это исправить — я уже говорил тебе, что это глупо, могу еще раз повторить…
— Я уже понял, что это было глупо, — вздохнул я. — Но что толку кусать локти! Я же не могу вернуться в прошлое и начать вести себя по-другому…
— Верно, не можешь, — согласился он. И одобрительно заметил: — Хорошо, что ты это понимаешь!
— Теперь я буду пробовать снова, — пообещал я. Не ему, конечно — скорее уж себе самому. И с надеждой спросил: — А может быть, в этом вашем мире Хомана все надо делать как-то немного иначе, а я просто не знаю, как?
— Тоже верно, — откликнулся Вурундшундба. — Но я не могу дать тебе какие-то инструкции: ты не владеешь Истинной речью, а на кунхє вести разговоры о магии бесполезно: в этом языке нет нужных слов…
— Что это за Истинная речь такая? — заинтересовался я. Кажется, я уже слышал это выражение от Таонкрахта — только не мог вспомнить, по какому поводу…
— Истинная речь — это Масанха, первый язык мира Хомана. В неискаженном виде Масанха представляет собой одно бесконечное и могущественное заклинание, — мой спутник говорил с явным удовольствием. — Все Мараха изначально владели Истинной речью, но немногим удалось сохранить ее в первоначальном виде. Нам — удалось… Впрочем, даже искаженная Масанха — прекраснейший из языков, единственный язык, на котором можно объяснить, что такое Вечность…
— А я бы не мог его выучить? — робко спросил я. — Провести ночь у какого-нибудь правильного огня…