— Ну, для ндана-акусы Анабана приглашать к себе десяток кырба-ате каждый вечер — не проблема, сам понимаешь, — заверил меня Хэхэльф. Зато он может хвалиться перед соседями своим богатством: говорит им, что кормит всех окрестных кырба-ате. Такое удовольствие мало кому по карману. А они за это не трогают огороды: ни его собственные, ни его людей… Ну, вообще-то, бывает, побезобразничают иногда, но только изредка, чтобы их уважать не перестали!
— Ну дела! — изумленно сказал я.
И робко спросил: — А местные жители на них не охотятся? Они на вид такие славные… и совершенно беззащитные: ни клыков, ни когтей!
— Смеешься? — Хэхэльф даже на месте подпрыгнул от удивления. — Охотиться? На кырба-ате? Они же Мараха, дурень!
— Извини, забыл, — вздохнул я. — А в чем это выражается? Я имею в виду: они умеют делать какие-нибудь чудеса, как люди Мараха?
— Еще бы! — с энтузиазмом кивнул Хэхэльф.
— А какие? — не отставал я.
— Понятия не имею, — он пожал плечами. — Они никому об этом не рассказывают… Да ты жуй давай! Тетя Хондхо уже на тебя подозрительно косится. Наверное ей кажется, что ты недооцениваешь жареные плавники рыбы бесеу в сладком соусе из плодов улидибу… Зря я, что ли, столько масла сагыд на тебя перевел? Неужели уже наелся?
— Нет, конечно, — вздохнул я. — Просто эти удивительные зверушки… Глаз отвести не могу!
— Ты бы действительно лучше жрал, чем на нас пялиться. А то тощий такой — смотреть противно! — внезапно сказал один из мохнатых гостей, обернувшись к нам. Он говорил громко, четко и, судя по всему, на языке кунхє — по крайней мере, я его сразу понял.
— Ничего себе, — упавшим голосом сказал я. — Скажи, Хэхэльф, здешний повар добавляет кумафэгу во все блюда, или только в некоторые? Предупреждать надо…
— Никто никуда кумафэгу не кладет, ты что спятил? — он озадаченно покачал головой. — С чего ты взял?
— Они со мной разговаривают, эти зверушки, — пожаловался я. — Сейчас в беседу вступят мои ботинки… Знаешь, мне уже не смешно!
— А, ты решил, что тебе мерещится! — рассмеялся Хэхэльф. — Не переживай, кырба-ате действительно говорят, да еще и на всех языках, какие только есть в мире Хомана — как и все прочие Мараха… Правда, деревья Мараха крайней редко говорят вслух, но такое с ними все-таки иногда случается.
— Давай, давай, жуй, — снова ворчливо сказал мне пушистый кырба-ате, — и нам не мешай. Потом, когда мы поедим, можешь подойти поближе, если уж тебе так припекло.
— Слышал? — весело спросил меня Хэхэльф. — Экий ты, оказывается, обаятельный, Ронхул Маггот: даже кырба-ате согласны подпустить тебя поближе. Вообще-то, они нашего брата, человека, не слишком балуют вниманием…
Тут у меня случился очередной приступ обжорства и я наконец оставил его в покое. Все к лучшему: по крайней мере, тетушка Хондхо смогла убедиться в моей лояльности к жареным плавникам рыбы бесеу.
Ндана-акуса Анабан появился, как и предсказывал Хэхэльф, примерно через час. Оглядел всех присутствующих с таким выражением лица, словно оказался в обществе отравителей, клятвопреступников и предателей сотрапезников, и уселся на подушки между Хэхэльфом и своим старшим сыном, нданой — то есть местным принцем Уэльским — со странным трехступенчатым именем Рэй И До, молчаливым мужчиной средних лет, почти столь же величественным, как его отец, и таким же недовольным. Хэхэльф сообщил мне, что ндана Рэй И До — человек степенный и с правильным мнением — среди бунаба это считалось самым крутым комплиментом. Некоторое время ндана-акуса Анабан брезгливо разглядывал поставленную перед ним еду, потом все-таки снизошел до того, чтобы ее продегустировать, и что-то буркнул себе под нос.
— Он говорит, что еда не так отвратительна, как могла бы быть — если учесть, что все повара в этом доме — бездарные бездельники, — перевел мне Хэхэльф.
— Он говорит, что еда не так отвратительна, как могла бы быть — если учесть, что все повара в этом доме — бездарные бездельники, — перевел мне Хэхэльф. И добавил: — На самом деле он так не думает, и все это знают, просто ндана-акуса должен все время быть недовольным — иначе его постепенно перестанут уважать.
— Будешь смеяться, но у него имеется куча единомышленников в любом из известных мне миров, — кивнул я.
Ндана-акуса внезапно заинтересовался нашей беседой и потребовал перевода. Хэхэльф тут же склонился к нему и что-то забубнил. Ндана-акуса выслушал его речи и удовлетворенно прикрыл веки. Мне показалось, что он остался доволен услышанным. Потом я снова набросился на еду: проклятое зелье действительно превратило меня чуть ли не в прету — несчастного обитателя мира голодных духов.
— Ндана-акуса весьма удивлен тем, что ты бывал в разных мирах и спрашивает, нравится ли тебе наш мир, — внезапно зашептал Хэхэльф. Я призадумался.
— Скажи, что поначалу, когда я попал в Землю Нао, он мне совсем не понравился, — честно ответил я. — Потом дело пошло лучше, и я начал находить в нем некоторую приятность — до тех пор, пока не повстречался со страмослябами… А потом я попал в Сбо, и решил, что этот мир — замечательное местечко. Ну а с тех пор, как моя нога ступила на Хой, я не перестаю благодарить судьбу за то, что она меня сюда привела, — признаться, в финале я слегка приврал: вежливость обязывала.