— Из самого достоверного источника! — усмехнулся он. — Но ты не о том спрашиваешь.
— Ты хочешь сказать, что я должен был продолжить попытки? — мрачно спросил я.
— Если ты действительно хотел, чтобы у тебя хоть что-то получилось, ты должен был продолжать попытки, пока не упадешь замертво! — сурово ответил он. — Это — мир Хомана, единственное место во Вселенной, где даже ветру свойственно быть справедливым, а не твой пустой сон, в котором все будет так, как ты захочешь. Все должно быть оплачено — здесь и сейчас, а не когда-нибудь потом. А как ты думал? Что будешь сидеть, зажмурив глаза и открыв рот, пока кто-нибудь не положит в него сладкую ягоду? Так имей в виду: ягоду в твой распахнутый рот никто не положит. Разве что, кусок дерьма…
— Или еще кое-что! — ядовито подсказал один из его товарищей, и они снова расхохотались. Я понял, что начинаю их ненавидеть.
— Ты можешь злиться на нас сколько хочешь, нам не жалко! — бровастый неожиданно перестал ржать и стал смертельно серьезным. — Но это не принесет тебе никакой практической пользы. Насколько я понимаю, ты хочешь вернуться домой. Нянчиться с тобой никто не будет, так что тебе прийдется совершить это чудо самостоятельно. У меня есть хорошая новость: ты вполне способен справиться с такой работой. И плохая новость: ты вполне способен потратить драгоценное время на пустяки и угодить в одно из Гнезд.
— Я так и не понял, что это такое, — хмуро сказал я.
— Тебе же сказали: темница для невезучих демонов вроде тебя: тех, кто попал в чужой мир не по собственной воле. Можно сказать, это твоя личная порция вечности. Величайшее благо для совершенного существа, и величайший кошмар для такого, как ты. Там нет ничего кроме бесконечного одиночества и молчания: даже возможности дышать или думать. Единственное, что останется при тебе — это способность осознавать окружившую тебя пустоту… Впрочем, пока сам не попробуешь — не поймешь!
— Вы меня просто пугаете, — нерешительно сказал я. — Это какая-то чушь. Так не может быть!
Эти гады снова заржали.
— Почему сразу — не бывает? Только потому, что тебе это не нравится? — Наконец спросил один из них.
— Если бы все было так просто, нас бы тоже не было. Мы ведь тебе не нравимся?
Я пожал плечами: отпираться и уж, тем более, делать им комплименты мне упорно не хотелось.
— Не нравимся, — удовлетворенно кивнул он. — Потому что не спешим исполнять твое желание, а вместо этого говорим тебе вещи, которых ты предпочел бы не слышать, да еще и пытаемся ткнуть тебя носом в твое собственное дерьмо. Но ты пока не понял главного: мы собираемся указать тебе путь домой.
— Но вы же сказали, что не станете со мной возиться, — растерянно протянул я.
— Чего мы точно не станем делать, так это брать тебя на ручки и относить в твою кроватку, в которой тебе так хочется проснуться и тут же забыть обо всем, что с тобой случилось, — хмыкнул он. — Тебе прийдется добираться туда самостоятельно, это правда. А доберешься, или нет — не наше горе, это тоже правда. Но вот указать путь — пожалуйста! Собственно говоря, это наша работа…
— И что это за путь? Он будет долгим? — только сейчас я понял, что у меня глаза на мокром месте: этот неприятный дядя вернул мне все, что осталось от моей рухнувшей надежды — не так уж много, но этого оказалось достаточно, чтобы возвратить меня к жизни, со всеми вытекающими последствиями…
— Не таким уж долгим: гораздо короче, чем твоя коротенькая жизнь, — оптимистически ответил он. Собственно говоря, в твоем распоряжении всего двести двенадцать дней — ровно столько осталось до конца года. В конце каждого года мир Хомана делает выдох и избавляется от всего лишнего, в том числе и от незваных гостей, вроде тебя. Если успеешь убраться домой — молодец, не успеешь — тебя заберут Гнезда.
— А оттуда уже никак нельзя выбраться, из этих ваших Гнезд? — упавшим голосом спросил я.
— А черт его знает. Вряд ли… Эта ловушка — одна из разновидностей смерти. Ты часто слышал, чтобы кому-то удалось воскреснуть? Если такое и случается, то очень редко, и не с бродягами вроде тебя, а с могущественными божествами, и тебе не следует рассчитывать, что это чудо произойдет именно с тобой!
— А почему Таонкрахт и его приятели до сих пор живут в вашем замечательном и справедливом мире Хомана? — недоверчиво спросил я. У меня снова случился приступ блаженной подозрительности. Они пугают меня, как армейские сержанты новобранца! — с надеждой подумал я. — Сейчас прийдет какой-нибудь лейтенант, построит этих умников, немного надо мной посмеется и прояснит ситуацию!
Но таких радостей мне пока не светило. Судя по всему, здесь просто не было никаких лейтенантов, в обязанности которых входит брать под защиту перепуганных новичков…
— Таонкрахт и прочие альганцы — не тебе чета! — серьезно сказал бровастый. — Эти люди — путешественники, а не бродяги, они пришли сюда по собственной воле, с открытым сердцем и сразу полюбили этот мир. Они не смотрели с ненавистью на новое небо над своими головами, не плакали и не просились обратно — даже те, чьи тела были изуродованы во время путешествия. Видел, небось, среди них двухголовых? — я молча кивнул, и он продолжил: — Альганцы сразу пришли в восторг от лесистых равнин Мурбангона, и даже сейчас, когда их настигло какое-то древнее проклятие, и их дела покатились под гору, а дни сочтены, они каждое утро начинают с благодарности своему выдуманному богу — за то, что он якобы создал для них эту прекрасную землю. Глупо, но трогательно… Поэтому наш мир не стал избавляться от них. Тебе же говорили: Хомана — справедливое место. Здесь на любовь отвечают любовью, а тот, кто желает уйти, не останется с нами надолго… И учти: если сейчас ты испугаешься и решишь, что от добра добра не ищут, и потратишь драгоценное время на признания в любви к нашему миру — это тебе не поможет.