— Здорово! — уважительно кивнул я и машинально отправил в рот еще кусочек курмды — сколько я ее сожрал за этот длинный дурацкий день — описать невозможно! Впрочем, на пол я уронил еще больше, особенно в конце фестиваля…
Под вечер я окончательно перестал осознавать происходящее, зато преисполнился счастливой уверенности, что мир, в котором я живу — чудное местечко, окружающие меня люди — настоящие душки, а я — самый замечательный парень на свете, пользующийся всеобщей любовью и заслуженным восхищением. Словесная каша, в изобилии вываливающаяся из моего рта, казалась мне сборником великих откровений, а плохо скоординированные телодвижения — исполненными совершенно особой величественной грации… да уж, могу себе представить! Если честно, так нажираться мне удавалось только в далекой юности, да и то не часто, всего пару раз, когда шквал дармового коньяка обрушивался на стабильно голодный желудок… Смутно помню, что в конце праздника я отплясывал вместе с уллами, с энтузиазмом подпевая: Чуб-чуб -Чубарага и то и дело восклицая: Йох! Унлах! — в точности, как мой давнишний собутыльник Таонкрахт, будь он трижды неладен. Волосатые чудовища одобрительно отзывались о моих хореографических талантах, а Хэхэльф смотрел на меня совершенно круглыми глазами: до сих пор он считал меня вполне приличным человеком — и вот, на тебе!
Тем не менее, у него хватило благородства не бросить меня в компании моих новых братьев по разуму. Утром я проснулся в шатре на палубе Чинки, да еще и укутанный в волшебное одеяло ургов — думаю, именно оно и помогло мне выжить! Хэхэльф уже был на ногах и взирал на меня с заметным сочувствием.
— Ты жив, несчастье? — снисходительно спросил он.
— Жив, — с некоторым сомнением подтвердил я. Потом произвел ревизию своих ощущений и с удовольствием убедился, что мои дела не так уж плохи.
— Ты жив, несчастье? — снисходительно спросил он.
— Жив, — с некоторым сомнением подтвердил я. Потом произвел ревизию своих ощущений и с удовольствием убедился, что мои дела не так уж плохи. Ну да, Альганского Розового мы, хвала аллаху, не пили!
— И как меня угораздило? — недоуменно спросил я — скорее себя самого, чем Хэхэльфа. Но ответ на этот риторический вопрос у него имелся.
— Ты сколько курмды сгрыз, помнишь? — насмешливо спросил он. — А один кусочек вроде того, который ты отправил в рот с самого начала — это же все равно, что большая кружка обыкновенного пива.
— Ничего себе! — с ужасом сказал я. — Получается, что я выдул несколько бочонков?
— Вроде того. Курмда тем и хороша для того, кто хочет как следует напиться: столько жидкости ни в одно брюхо не поместится!
— Ох! — вздохнул я. — Вообще-то, предупреждать надо!
— Вообще-то, соображать надо! — невозмутимо парировал он. — Я же тебе не нянька!.. Ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Иди искупайся, будем собираться в дорогу. Или хочешь еще денек погулять?
— Курмды погрызть? — простонал я. — Спасибо, с меня хватит!
— А плясал ты замечательно! — сказал Хэхэльф мне вслед. — Я уж начал сомневаться: не улл ли ты, часом? Просто очень худой и бритый…
Я разделся перед тем, как нырнуть в море и немного испугался: невооруженным глазом было видно, что я здорово растолстел. Ничего страшного, конечно, но я уже как-то привык к своему плоскому животу и мне совершенно не понравилась небольшая, но вполне заметная складка, нависающая над поясом. Искупавшись, я потребовал у Хэхэльфа зеркало и с отвращением уставился на свою рожу: кажется, за минувший день она стала ровно в два раза шире. Думаю, кырба-ате были бы мною довольны!
— Это что, тоже от курмды? — сердито спросил я Хэхэльфа.
— Ну да, — хмыкнул он. — Ты ее столько сожрал, я бы не удивился, если бы ты превратился в улла. Говорят, такое тоже бывает…
Я отлично понимал, что Хэхэльф шутит, но его заявление все равно повергло меня в самую настоящую панику. Я снова уставился в зеркало, чтобы убедиться, что не начал зарастать густой черной шерстью. К счастью, ничего, кроме недельной щетины на моей непомерно раздавшейся вширь роже не обнаружилось — время от времени я брал у Хэхэльфа некое подобие опасной бритвы, чтобы привести себя в порядок, но в последнее время ленился. Зато сейчас я схватился за его бритвенный прибор как утопающий за соломинку и скоблил свои округлившиеся щеки, пока они не стали идеально гладкими. Хэхэльф наблюдал за моими судорожными действиями с немым восхищением.
-Ты что, поверил? — наконец расхохотался он.
— Нет, конечно, — вздохнул я. — Но все равно это ужасно! Так отожраться за один день… Все, больше никакой курмды! Хватит, нагулялся!
— Дело хозяйское, — усмехнулся он. — Но вообще-то вполне достаточно просто знать меру…
— Знаешь, что самое противное? — хмуро сказал я Хэхэльфу после того, как он позавтракал (я был так шокирован видом своего округлившегося живота, что даже смотреть не мог на еду), и мы решили еще раз искупаться, на дорожку.
— Да ну тебя, Ронхул, не будь занудой! — отмахнулся он. — Было бы из-за чего шум поднимать! Три дня в дороге, и от твоего пуза следа не останется — а даже если и останется, уверяю тебя, добрая половина человечества все равно сочтет тебя тощим, а прочим покажется, что ты просто худой…