обезьяны. Мыши белые в таких дырявых квадратных аквариумах. Крысы. Никогда таких крыс не видел! Вот такие! — Гнутый развел руки почти на
метр.
— И там ты увидел своего хота, — предположил Павел.
— Точно! — воскликнул Гнутый, хлопнув в ладоши. — Он сидел в клетке и жалобно так смотрел на меня. Словно знал, что я обязан все вокруг
спалить и взорвать. Всех этих кошек, собак, обезьян. И крыс! Их-то я и без приказа сжег бы!.. Честно говоря, от взгляда хота меня дрожь
пробрала. Ну я и решил всех животных тут перестрелять, чтоб они в огне не мучились.
— А выпустить нельзя было? — спросил Павел.
— Нет. Нельзя. Настрого запретили. Приказали уничтожить все. Если бы не приказ, я бы их всех на свободу отпустил. Кроме крыс, конечно…
Надумал, значит, перестрелять, а первую пулю решил пустить в хота, чтоб он взглядом своим не отвлекал. Подошел к клетке, нацелился ему в
голову, уже палец на курок положил — а выстрелить не могу. Смотрит он на меня, зараза, словно человек. Так и стояли мы с ним, наверное
минуты три. Он на меня смотрит, а я с оружием на него. А потом он меня спас.
— Спас?
— Ага. Он вдруг посмотрел мне за спину и зашипел, выгнул спину. И в глазах его загорелось что-то такое… испуг… пугающий… Я развернулся. Ко
мне крались три человека. Они были уже в паре шагов от меня, у одного в руках была лопата, у другого пожарный топор, а третий держал перед
собой скальпель. Если бы не хот, они бы меня прикончили. Не сомневаюсь… Он предупредил меня. И я прикончил их.
— Хотя должен был вывести и передать местной полиции, — сказал Павел.
— Они не захотели со мной идти, — ответил Гнутый, пожав плечами. — А вот хота я забрал. И тем самым впервые нарушил приказ… Вот с той поры
хот всюду следует за мной. И приносит удачу. Согласись, убирать дерьмо за тем, кто спас тебе жизнь, — не самая дорогая плата из возможных.
И приносит удачу. Согласись, убирать дерьмо за тем, кто спас тебе жизнь, — не самая дорогая плата из возможных.
Павел внимательно посмотрел Гнутому в глаза, пытаясь понять, насколько серьезно тот относится к этой истории.
— А у тебя что за талисман? — поинтересовался Гнутый.
— Монетка, — сказал Павел.
— Простая монетка?
— Нет. Старинная. Мне ее сестра подарила. У нас есть обычай бросать монету, чтобы потом вернуться на это место.
— Покажи, если можно.
Павел сунул руку в карман, подцепил металлический кругляш пальцами, вынул, протянул Гнутому. Тот принял монету, долго ее рассматривал, тер
об одежду, скреб ногтем. Потом он поднял голову, предложил:
— Давай проверим, приносит ли она тебе удачу.
— Как?
Гнутый положил монету на ноготь большого пальца, сильным щелчком подбросил ее к самому потолку. Поймал в ладонь, перевернул, хлопнул о
колено:
— Загадай, орел или решка.
— Решка.
Гнутый, для пущего эффекта немного помедлив, поднял руку. Объявил:
— Решка! Удача на твоей стороне, Писатель! — Он вернул монету хозяину. Сказал со смешком: — У тебя тоже неплохой талисман. В чем-то даже
лучше моего, ведь его не надо кормить, и он совсем не гадит.
— И места почти не занимает, — добавил Павел.
— Но и мышей не ловит…
Солдаты всегда найдут, о чем поговорить, если им нечем заняться.
Павел и Гнутый еще долго разговаривали о талисманах, о приметах и прочих суевериях — Гнутый вспоминал случаи из жизни, Павел делился
прочитанным в книгах. Цеце и Рыжий начали играть в карты, Шайтан сидел рядом с ними, смотрел, слушал, как они рассуждают о везении в игре и
в жизни. Зверь отжимался в проходе меж коек, напевая какую-то песню на незнакомом языке. Ухо чистил суконкой офицерскую пряжку на своем
ремне и рассказывал Марксу о том, как однажды спас от верной смерти одного полковника, а тот пожаловал ему портупею с коллекционным боевым
револьвером, но револьвер вскоре конфисковали, портупея сгорела и осталась от награды только пряжка — последнее напоминание о героическом
поступке.
Вечерело. Дождь мягко стучал в окна.
Гул голосов звучал словно прибой — накатывал волнами, то нарастая, то затихая, порой умолкая совсем.
И в какой-то момент, когда в казарме установилась относительная тишина, тихо, но отчетливо прозвучал голос Курта:
— Огонь… — Немец стеклянными глазами смотрел в потолок. — Огонь… Человек горит… Ты…
3
Они легли спать, подготовившись к утреннему подъему. Расшнуровали ботинки, приготовили защитные костюмы, разложили их на полу, словно
сброшенные бронированные шкуры, разобрали оружие из оружейной комнаты, поставили его у изголовья кроватей, хотя поступать так запрещалось.
Но ни дежурный, ни сержант Хэллер не сказали ни слова, заметив это нарушение.
В армии много негласных правил. И даже уставы не всегда правы.
Они легли спать, зная, что для кого-то эта ночь может оказаться последней. Но они не думали о смерти, они думали о деньгах, о скорой
увольнительной, о предстоящем отпуске. Они вспоминали своих женщин, своих друзей. Сонно улыбались. Зевали. Грезили.
Они легли спать, а где-то сейчас хмурые, невыспавшиеся люди глядели на мерцающие мониторы опухшими красными глазами, сорванными голосами
кричали в микрофоны, непослушными пальцами клевали тугие кнопки клавиатур.
Где-то уже звучал вой сирены, и в воздух поднимались звенья бомбардировщиков, на огневые позиции выдвигались самоходные гаубицы, и