— Ты чего жмуришься? — Громкий голос привел Павла в чувство.
— Смотри, куда идешь! Чуть не сбил!
— Прошу прощения, замечтался.
Сержант из второй роты шел делать уколы от своей нелечащейся венерической болезни.
— Вижу, — сказал он, ухмыляясь и похабно подмигивая. — Небось о девчонке какой-нибудь думаешь? Да?
— Не совсем, — сказал Павел.
— А о чем же тогда? — удивился сержант.
— Обо всем.
— Ну-ну… — с сомнением в голосе произнес сержант и подозрительно оглядел Павла. — А ты чего это гуляешь, рядовой? Сбежал? К девчонке?
— Нет. Выписали меня.
— Уже? Сочувствую. Ну, тогда дуй в казарму. А то, не дай бог, попадешься какому-нибудь офицеру на глаза. В таком-то очумелом виде. Он тебя
назад отправит, на экспертизу. Или же ты, действительно, обкуренный?
— Нет.
— Или укололся?
— Нет. Со мной все в порядке.
— Ну, ладно. — Похоже, сержант не очень-то поверил. Расходясь, они оба сошли с тропинки, держа дистанцию, словно боялись заразиться друг от
друга.
3
Перед тем как отправиться в казарму, Павел заглянул в солдатское кафе.
Как и в любой другой воскресный день, народу в маленьком заведении набилось, не протолкнуться. Все столики были заняты, люди сидели на чем
придется: на ящиках, на спинках стульев, на коленях товарищей; барную стойку заслонили плотно сомкнувшиеся спины, покатые, угрюмые и
неприступные.
— Эй, Писатель! — окликнули Павла, едва только он вошел. — Давай к нам!
Павел узнал Жана-Карапуза из первого взвода, подошел, пожал ему руку, кивком поздоровался с его товарищами:
— Нет. Я домой.
— А ты что, выписался?
— Да. Только что.
— Ну, это надо отметить! — Жан потянулся к стакану, в котором было налито что-то мутное и пенящееся, наверное, какой-нибудь французский
коктейль. Павел покачал головой:
— Не буду, спасибо. Но если хочешь, приходи через час в казарму.
— Ага! — Жан устремил палец Павлу в лицо, прищурился, словно прицелился. — Ты сам пригласил!
— Загляни. Буду ждать. — Он дружески хлопнул Карапуза по плечу. Отошел от столика, попытался пробиться к стойке, но не смог, зашел сбоку,
где было посвободней, протиснулся кое-как, хлопнул ладонью по стене, привлекая внимание бармена.
— Да?
— Мне бы что-нибудь покрепче. — Павел заговорщицки понизил голос.
— Сколько? — Загорелый курчавый бармен, глядя в пустоту, взбалтывал шейкер.
— Ящик.
— Ого! — Шейкер остановился. — В кредит не торгуем.
— Плачу сразу…
Продавать крепкие напитки в солдатском кафе запрещалось. В меню значились всевозможные соки, чай, кофе, безалкогольное пиво, тропический
коктейль и еще какая-то бурда, но ничего спиртного. Бутылки из-под виски, джина и водки, стоящие на полках, были лишь украшением. Но даже
их перед прибытием какой-нибудь высокой комиссии приходилось убирать — так, на всякий случай.
Тем не менее, несмотря на запрет, здесь можно было получить почти все, что позволялось гражданскими законами: пиво, водку, текилу,
марихуану.
Цены, конечно, покусывались, но ведь никто не покупал здесь спиртное литрами. Обычно посетители брали выпивку небольшими дозами,
грамм по пятьдесят.
— Ящик? — переспросил бармен. Похоже, у него были проблемы с пониманием английского, да и говорил он с сильным акцентом.
— Нууу… — Павел поразмыслил. — Ящик, пожалуй, многовато будет. Да и как я его потащу?.. Водка есть? Давай пять бутылок!
— Русский? — спросил бармен. Павел решил, что он интересуется, какую водку нести, подтвердил:
— Да, давай русскую, если есть.
— Я говорю, ты — русский?
— А!.. Ну да… А что?
— Я так и думал, — удовлетворенно сказал бармен и поставил шейкер на стойку. — Сейчас принесу.
Он никуда не ушел. Лишь нагнулся, присел, скрывшись из вида, загремел чем-то: то ли открывал потайной люк в полу, то ли просто двигал
ящики. Секунд через тридцать снова появился, отдуваясь, держа бутылки, будто дрова, в охапке. Оглядел заполненное людьми помещение,
убедился, что все здесь свои, придвинулся к стойке:
— Бери. Прячь скорей.
Павел поочередно принял тяжелые бутылки, похожие на выстрелы для гранатомета. Две запихал в рукава — одну в правый, другую в левый. Две
положил в карманы. Одну сунул за пазуху. Подогнул руки, прижал бутылки локтями. Снова почувствовал себя неловким, скованным, словно опять
надели на него жесткий корсет, забинтовали, налепили гипс…
— Деньги! — Бармен протянул руку.
Павел, изогнувшись, полез за деньгами в нагрудный карман, двумя пальцами вытащил пачку купюр:
— Отсчитай сам.
Зарплату он получал исправно, каждую неделю. Наличными. Даже когда лежал в больнице. А поскольку тратить деньги было не на что, то сумма
скопилась немаленькая.
— Сдачу оставь себе. — Павел мог позволить себе такую щедрость.
— Ты настоящий русский! — заявил бармен, засовывая Павлу в карман оставшиеся купюры.
4
Он вошел в казарму, улыбаясь, предвкушая встречу с ребятами, перебирая в уме варианты приветствия.
Первым его встретил, конечно же, дежурный — рядовой Геккель по прозвищу Маркс, по имени Карл. Ему было уже за сорок, он носил короткую
густую бороду и говорил, что закончит службу, когда ему прикажут сбрить с нижней половины лица всю растительность. Пока же, вот уже на
протяжении двадцати лет, все командиры мирились с прихотью опытного солдата.