будут посмеиваться одобрительно и поглядывать — ну, что ты сделаешь, «дохлый»? Чем ответишь? А молчаливый бригадир так и не оторвется от
экрана телевизора, потому что не его это дело — вмешиваться в травлю новичка. Такие здесь порядки. Так здесь принято.
И друзья ничем не смогут помочь. Они постараются оттеснить Клопа, и, может быть, это у них получится. Но Клоп все равно вернется. Через
минуту. Через час. Ночью или под утро. Возможно, не один.
Поэтому лучше молчать. Лучше терпеть. Стараться ни на что не обращать внимания. Вытирать сопли с грязного белья и плевки с лица. Замачивать
воняющую мочой подушку, стирать ее, сушить. Сдерживать, успокаивать друзей.
Пока еще ничего страшного не произошло. Рано или поздно им это надоест. И тогда Клоп отстанет.
А если нет…
«Стань псом», — говорил лейтенант Уотерхилл.
«…с разъяренной собакой лучше не связываться…»
«…Самая опасная собака та, что бросается молча, без предупреждения…»
«…Если ты хочешь отделаться от своих страхов, напугай их…»
Так много чужих слов…
Павел покачал головой, присел на корточки возле россыпи камней на краю залитой бетоном дорожки. Стал отбирать булыжники покрупней,
осматривать их. Нашел один подходящий, отложил его в сторону. Он уже хотел было достать из кармана гвоздь, но вовремя вспомнил об
охранниках, засевших на вышках. Кроме крупнокалиберных пулеметов и слезоточивых гранат, у них наверняка имелись самые современные
оптические системы слежения. Ни вечерний сумрак, ни ночная тьма, ни утренний туман не мешали им видеть все, что происходит в лагере.
Только Павел подумал об этом, как на сторожевых вышках зажглись прожекторы. Толстые пучки света скрестились, словно лазерные мечи; легли на
землю яркие пятна, задвигались, будто что-то отыскивая. И снова Павел вспомнил о боевых машинах марсиан из «Войны миров» Уэллса.
Представилось ему, что находится он в резервации для последних людей, в концлагере для немногих выживших землян.
А там, под колпаками
высящихся над стенами вышек, сидят сейчас за турелями пулеметов инопланетные монстры — разумные экстерры, внешне похожие на людей.
Победители.
И развлекаются, наблюдая за проигравшими…
Одно из световых пятен скользнуло к Павлу, поймало его — он оказался в круге света, словно на маленькой арене, за пределами которой ничего
не видно. Ясно лишь, что где-то там сейчас находятся зрители. Неприятное ощущение.
Из-под руки Павел глянул в сторону слепящего прожектора, ругнулся, поднялся, попытался выйти в тень. Не удалось. Луч прожектора следовал за
ним.
Кто-то развлекался.
Значит, пора возвращаться на свое место.
Павел отряхнулся, подобрал камень и побрел в сторону барака. Он практически не видел, куда шагал. Шел почти наугад. Он подозревал, что
управляющий прожектором охранник ждет, когда заключенный попытается ускользнуть в сумрак, попробует выпрыгнуть из луча. Замечется,
заскачет, словно попавший в свет фар заяц на ночной дороге… Наверное, со стороны это будет забавно смотреться.
Павел не собирался никого забавлять.
И вдруг прожектор моргнул.
Три раза.
Павел не сразу понял, что это может означать. А когда сообразил, вздрогнул, остановился, поднял голову.
Неужели?..
Он повернулся к бьющему в лицо свету. Сказал одними губами:
— Что?
Сказал по-русски, повторил несколько раз, стараясь артикулировать как можно выразительней, чтобы тот, кто, возможно, наблюдает сейчас за
его лицом, мог разобрать короткое слово.
И прожектор снова моргнул.
Два раза.
Когда-то в детстве именно так подмигивали солнечные зайчики но потолке его комнаты. Во дворе, под окнами квартиры, стояли друзья, сигналили
зеркальцами, закрывая их ладонями:
«Выходи!»
Серега Попов, Вовка Украев, Василь Пак…
Их семьи были небогаты. Их родители не покупали детям мобильные телефоны и прочие удобные штуки. Но зато у них были зеркальца. И они
разработали целую систему условных сигналов.
Жаль, уже не вспомнить ее.
И имена всех товарищей тоже не вспомнить…
Серега Попов, Вовка Украев, Василь, Батыр…
И Колька.
Колька Рыбкин!
Павел улыбнулся неуверенно, махнул рукой.
И луч скользнул в сторону. Медленно поползло по земле пятно света, словно приглашая следовать за ним.
— Ну что еще? — Павел разговаривал с собой. Нет! Он разговаривал со старым товарищем.
— Что там у тебя?
Луч снова весело подмигнул: «Выходи скорей! Давай к нам!»
И Павел сорвался с места.
Побежал.
Он никогда еще здесь не бегал.
И никогда еще ему не было здесь так хорошо, так радостно и легко, как сейчас.
Он мчался вслед за скользящим по земле пятном, похожим на большую блестящую монету, на огромный светящийся пятак. Он преследовал выросший
солнечный зайчик — тот самый, из детства, с потолка его комнаты. Ничего не замечая, забыв обо всем, он бежал мимо утонувшего в земле
барака, мимо столовой, напрямик через цветочную клумбу, где никогда не росло ничего, кроме генетически измененных клевера и гороха. Он
бежал почти до самой стены, до двухметровой перекопанной полосы, ступать на которую заключенным запрещалось и возле которой остановилось
световое пятно.
А потом прожектор погас.
А потом прожектор погас. Наверху что-то лязгнуло, словно какая-то заслонка отодвигалась, и через мгновение на землю — в четырех шагах от