— Кстати, — вспомнил Цеце, — ходили мы в четвертую роту, со всеми долгами расплатились. Так что, Писатель, с нас причитается. Как только
отсюда выйдешь, обязательно отметим.
— А как там мой противник? — поинтересовался Павел, стараясь казаться равнодушным.
— Уж лучше, чем ты, — сказал Рыжий. — Ни синяков на нем, ни ссадин. Ходят слухи, ему хотят доверить отделение. Их капрал подал рапорт о
переводе. Почему — никто толком сказать не может.
Павел вспомнил драку на пустыре возле складов. Человека, лежащего на земле. Его разбитое лицо, кровь, текущую из ноздрей, алыми каплями
падающую в пыль. Какие у него были нашивки? Уж не капральские ли?
«Грязное солдатское белье должно оставаться в казармах…»
— Но мы сейчас на первом месте в Форпосте, — сказал Гнутый.
— На каком таком месте? — не понял Павел.
— Ну, счет у нас выше всех, несмотря на твой проигрыш в финальном бою.
— Какой счет? Ничего не понимаю!
— Да в Игре! — пояснил Цеце. — Мы уничтожили яйцо. За это получили сотню очков. Оторвались ото всех, ушли далеко вперед. Хорошее начало на
новом месте — сержант наш страшно доволен.
— Понял, — сказал Павел. — А что за прок в этой Игре? Какой нам интерес?
— А ты что, не знаешь? — Гнутый с недоверием глянул на Павла.
— Салага! — хмыкнул Цеце.
— Зеленый! — усмехнулся Рыжий.
— Эй, хватит! — Павел завозился, поскрипывая койкой. — Лучше объясните все как следует.
— А чего тут объяснять? — сказал Рыжий.
— Каждый год победителям достается три миллиона, — сказал Цеце.
— И никаких тебе налогов, — добавил Гнутый.
— Три миллиона, — не поверил Павел. — Разыгрываете?
— Нет. Правила простые: в игре участвуют подразделения Форпостов не крупнее взвода. Сперва они подают заявку, потом им приходит письмо, где
подробно изложены все правила и приведен устав. Первый взнос в призовой фонд составляет сто долларов с человека. Потом плата уменьшается в
зависимости от того, на какой позиции находятся игроки.
Потом плата уменьшается в
зависимости от того, на какой позиции находятся игроки. Мы сейчас отчисляем в фонд Игры по двадцать долларов каждую неделю. Каждый. И ты в
том числе.
— Три миллиона на взвод… Это же по сто тысяч на человека!
— Примерно так и есть, — согласился Цеце. — Неплохой куш, не правда ли? И делать ничего не надо — лишь лучше всех выполнять свою работу.
— И за что начисляются очки? — поинтересовался Павел.
— За все, — сказал Рыжий. — Но в основном за убитых экстерров. Если тебе интересно, завтра принесу правила.
— И неужели никто не пытался приписать себе побольше баллов?
— Обмануть систему непросто, — сказал Гнутый. — Конечно, приписки бывают. Но редко, и в основном по мелочам. Уж больно велик риск. Если
обман будет раскрыт, позор на весь мир обеспечен, да и с Игрой можно навсегда распрощаться.
— Три миллиона… — пробормотал Павел, прикидывая, на что можно было бы потратить такую сумму. — Сто тысяч на человека…
— Дело не только в деньгах, — сказал Гнутый — В прошлогодней Игре победил взвод сержанта Шишеля — я встречался с ним в Новой Зеландии. И
знаете, где сейчас эти ребята?
— На Ямайке, — сказал Цеце, вздохнув, и мечтательно закатил глаза. — Земной рай!
— Победители Игры могут сами выбирать место службы, — сказал Рыжий.
— Если захотят служить дальше, — добавил Гнутый. Они замолчали, думая об одном и том же, мечтая…
Первым очнулся Гнутый.
— Ладно, нам пора, — сказал он. — А то как бы док не пришел.
— На днях обязательно заглянем еще, — сказал Цеце. Рыжий просто кивнул.
Они ушли, не затягивая прощание. Тихо закрылась дверь, и в палате снова стало пусто и одиноко.
Павел полежал чуть-чуть, глядя в потолок, собираясь с мыслями, потом вздохнул, заставил себя улыбнуться, громким голосом велел диктофону
включиться и, выдержав паузу, стал размеренно, обдумывая каждую фразу, надиктовывать полученные от товарищей новости.
2
Три дня прошло, а казалось, что целая неделя.
Павел уже стал привыкать к новому распорядку. Он много спал. Ел, когда хотел и сколько хотел. Делал дневниковые записи. Разговаривал с
навещающими его друзьями, с мамой и девчонками, с доктором. Он много думал, особенно жутковато тихими ночами, когда сон не шел и
просыпалась боль. Мысли его были аморфны, неконкретны. Часто он грезил, теряя связь с реальностью, и тогда какие-то странные непознаваемые
образы наводняли его сознание.
С первого июля все системы, все службы и подразделения Форпоста начали функционировать в нормальном режиме боевого дежурства, но для Павла
перемены эти прошли незамеченными. Разве только товарищи стали приходить чуть реже. И новости, которые они приносили, несколько изменились:
меньше стало бытовых подробностей, больше разговоров об оружии, о предстоящих рейдах, о разведывательных данных по зоне ответственности
Форпоста.
Слушая рассказы товарищей, Павел чувствовал себя заключенным. Он был заперт в четырех стенах, они отгораживали его от настоящей жизни, и он
ничего не мог с этим поделать.
Док, терпеливо выслушивая жалобы пациента, говорил, что лечение продлится никак не меньше двух недель.
Две недели в заключении, и это в то самое время, когда Форпост только начинает работу! Это была самая большая несправедливость в жизни