«Так, значит, ты выжила?» — мысленно спросил он. Ответа не последовало. Девушка дунула, убирая со лба непослушную прядь.
Боги и демоны, неужели мне придется убивать ее вторично?
По лбу вдруг волной покатился вниз едкий пот.
А она подходила все ближе, подняв свою красивую и бесполезную деревяшку в позицию для атаки. Глупо. Из такого положения есть только один по?настоящему опасный удар. Он примет его скольжением, потом один поворот вниз, второе скольжение, и клинок у нее в горле.
«На сей раз она не уйдет, — сказал кто?то очень неприятным и злорадным голосом. — Бей крепче, и теперь эта данка не уйдет от тебя».
…Щенок с перебитыми лапами, визжащий от боли на черном алтаре…
…Розовый малыш с забавными, едва начавшими заостряться ушками. Тупой меч не рубит, а скорее ломает его пополам…
«НЕТ!!!» — закричал он. Закричал беззвучно, словно неведомая магия выпила весь воздух из легких.
Император пошатнулся. Меч выскользнул из мокрой от пота ладони.
«Пусть будет, что будет. Это воздаяние. Возмездие. Я не верю байкам носящих белые рясы, что толкуют о скором возвращении Спасителя — но эта девчонка со шрамом… Дану вернулись. Все эти бесконечные годы они подготавливали мщенье, и вот оно наконец?то свершилось. Неважно, что окружает меня — истинный мир или наваждение — главное то, что я сейчас умру последней, конечной смертью».
«Подними меч, — услышал он. — В отличие от тебя, я не сражаюсь с безоружным В такой победе нет чести. И нет сладости в таком мщении».
«Нет сладости? — возразил он. — Почему же? Я один, вас же — без счета. Даже если я убью тебя…»
«Тогда ты уйдешь невозбранно Это будет значить, что судьба за тебя Защищайся, Император людей, защищайся!»
«Вспомни Берег Черепов, — прорычал он, наклоняясь за мечом. Злость придала силы — Вспомни Берег Черепов, данка, и моих предков, падающих под вашими стрелами!»
Ответа не пришло. Девушка приближалась мелкими шажками, держа перед собой меч во все той же нелепой школярской позиции, Император сжался, готовясь к прыжку Левая рука нашарила ножны запасного кинжала.
Хрустальный звон проплыл над поляной, и Деревянный Меч свистнул. Сейчас он скользнет по подставленному клинку, послушно уйдет в сторону…
Императора опрокинуло на спину. Его собственный клинок вспыхнул холодным зеленым огнем, сталь горела, точно сунутая в костер сухая ветка.
— Памятью измученной земли, из чьего лона вырвана руда. Памятью оскверненного леса, пережженного в уголь для ваших горнов. Памятью испоганенного воздуха, вобравшего в себя дым ваших печей, — мерно говорила данка, склонившись над поверженным Императором. — Памятью наших городов, покрывшихся пылью. Памятью тех, кто сам стал лишь памятью. Умри!
Он метнул кинжал.
И тотчас все существо его сотряс жестокий удар, боль согнула тело, затрещали кости, начала лопаться кожа; исчез лес, исчезли купола и шпили, исчезли Дану, в лицо пудовым вражьим сапогом ударил песок арены. Грязный воздух Мельина обжег легкие.
Император с трудом приподнялся.
В трех шагах от него на песке корчился мастер Н'дар. Из горла торчала рукоять императорского кинжала.
На скамьях вокруг никого не было.
И лишь на песке, там, где по чистой случайности его не взрыли ноги сражающихся, остались два невесть как очутившихся здесь золотых пятиконечных листа.
***
Утром уже все в цирке господина Онфима поняли, что уйти от Ливня не удастся. Стена иссиня?черных туч поднялась до зенита, закрыв полнеба. Солнце так и не выглянуло — дневное светило в ужасе спряталось в серой облачной пелене. Моросил мелкий дождь, капли негромко барабанили по тенту — однако все сжимались в страхе, слишком уж живо представляя, что произойдет, когда фургонного полога коснутся первые струи Ливня.
— Ничего не понимаю, — бормотал Кицум. Вместе с Агатой они сидели на козлах; измученные лошади, несмотря на все использованные заклятья, упрямо не прибавляли шаг.
— Ничего не понимаю, — бормотал Кицум. Вместе с Агатой они сидели на козлах; измученные лошади, несмотря на все использованные заклятья, упрямо не прибавляли шаг. — Ничего не понимаю. Никогда еще они так не мчались. Никогда. Кто же их подгоняет, хотел бы я знать?..
Агата молча ждала. Теперь она уже почти не сомневалась, что Онфим задумал какую?то хитрость. Слишком спокоен оставался хозяин цирка. Нет, он тоже высовывался из фургона, тоже бросал озабоченные взгляды назад, но Агата чувствовала фальшь. Онфим играл, и притом не слишком искусно.
До Хвалина оставалось уже совсем немного — однако, если тучи не замедлят свой бег — цирку не успеть. Это понимали все, кроме, наверное, Троши.
Однако пока еще взгляд господина Онфима сохранил былую власть. Ни Еремей — заклинатель змей, ни братцы?акробатцы, ни даже Смерть?Дева не рискнули завести речь о настигающей их гибели.
«Почему ты ничего не делаешь? — думала Агата. — Ведь можно же облегчить фургон. Можно выкинуть меня, Кицума, Трошу, половину сундуков и припасов. Коням станет легче. Почему же ты не делаешь этого, Онфим? Ты не столь глуп, чтобы не понимать, что происходит. Значит, ты что?то задумал, Онфим. Неужто Кицум прав, и ты знаешь, как избегнуть смерти, прихватив с собой Immelstorunn.»