Таньша резко взмахнула рукой, и Дану опрокинулся. Из глазницы торчал метательный нож циркачки.
Второго Дану сразила Эвелин, метнув свое хитроумное оружие так, что загнутый конец серпа вошел прямо в узкую щель между верхом кольчуги и краем шлема. Рванула цепь, высвобождая клинок, — рукоять словно сама вспрыгнула ей обратно в ладонь.
— Ловко, — одобрил Кицум. — Моя теперь очередь, что ли?
В руках старого клоуна не было никакого оружия. Кроме лишь старой веревки.
— У монашка одного позаимствовал, — криво усмехнулся Кицум.
За баррикадой нарастал рев атакующих. С непонятным упорством Дану вновь пошли вперед именно здесь вместо того, чтобы спокойно обойти защитников и расстрелять их из луков со спины. Вместо этого они старались достать их, посылая стрелы навесом через баррикаду.
Словно забавляясь, Эвелин играючи разрубила три или четыре прямо в воздухе. Нодлик пару просто поймал, после чего с отвращением переломил через колено.
Кицум одним прыжком вскочил на какую?то бочку, широко размахнулся своей нелепой пеньковой веревкой. Очередной воин Дану поднял меч для защиты, но веревка неведомым образом захватила петлей клинок вместе с гардой. Кицум рванул веревку на себя — она разрезала и железо, и плоть с куда большей легкостью, чем нить маслоторговца режет массивный желтоватый шмат.
Дану с истошным воем упал вниз.
А веревка замелькала, хлеща в разные стороны; гнилые пеньковые волокна разлетались влево?вправо; только у самых концов обмотка оказалась добротной. Сверкнула тонкая, едва ли толще человеческого волоса, нить, каждый взмах странного Кицумова оружия оставлял за собой в воздухе целые шлейфы крови; нить резала клинки, доспехи, шлемы, кости, плоть. Дану откатились, оставив под баррикадой шестерых убитых.
Нодлик поднял упавшую рядом с ним отсеченную часть меча — срез был ровным и гладким.
— Она у тебя диамантовая, что ли, нить эта, а, Кицум?
Эвелин метнула вслед пятящимся Дану пару звездочек — один упал, — Неплохая работа, — самодовольно сказал Кицум. — Однако, если я все правильно понял, сейчас должна появиться наша данка… А вы пригнитесь, пригнитесь! Все до единой стрелы даже ты, Эвелин, не отобьешь.
Ничего этого Сеамни Оэктаканн не видела. Во весь опор промчавшись по обреченной деревне, она вылетела за околицу, натолкнувшись прямо на Седрика и окружавших его старших воинов, Immelsthorunn горел в руках Сеамни нестерпимым огнем; казалось, деревянное лезвие пылает изнутри.
Седрик, немолодой уже воин в богатых доспехах (наверное, последнее достояние народа Дану — эти доспехи, неведомо как уцелевшие во всех отступлениях и исходах), просто и молча упал на колени. Прямо в грязь последних дней предзимья.
— Immelsthorunn, — прохрипел Седрик. Глаза его сделались совершенно безумными. — Koi d!hett Immelsthorunn! Immelsthorunn, Dhaanu!
Следом за предводителем на колени попадали и остальные воины.
Привычная речь Дану звучала для Агаты словно музыка. Хотя.., нет, больше она не будет Агатой! Навсегда покончено с проклятым хумансовым прозвищем! Она — Seamni Oeactaccann, равная среди равных, провидица, вернувшая своему народу Деревянный Меч!
— Нет времени для преклонения! — выкрикнула она, взмахивая Мечом. Слова, которые она произносила, были самыми простыми, любой на ее месте сказал бы, наверное, то же самое — но на Дану это подействовало словно откровение. Седрик и остальные тотчас вскочили с колен.
— По слову Меча… — прохрипел Седрик. — Веди нас, Видящая!
Агату?Сеамни захлестывала волна сладкого бешенства.
— Веди нас, Видящая!
Агату?Сеамни захлестывала волна сладкого бешенства. Отмщение. Наконец?то. За все, за все, за все, за все?о?о!..
Последние слова она уже выкрикивала. Цепочка Дану вновь покатилась к деревне; ворваться внутрь можно было со всех сторон, но там, где из поселения выбегала дорога, презренные хумансы соорудили какую?то мусорную кучу, с которой и пытались дать отпор наконец?то перешедшим в наступление воинам старшей расы. Меч содрогнулся от несдержимого гнева. Как? Жалкое охвостье дерзает противостоять ЕМУ, сотворенному на погибель всем врагам Дану?
Агата чувствовала этот гнев. И ничего уже не могла поделать — она сама становилась мечом, их разумы сливались воедино; бешеная пляска вырвавшихся из глубин памяти жестоких видений затмевала рассудок, не оставляя ничего, кроме ненависти к старому недругу.
И Дану атаковали баррикаду в лоб. Впереди — мечники и копейщики, позади — лучники. Густо полетели стрелы, Дану торопились опустошить колчаны, пока свои не полезут на баррикаду и луки поневоле придется опустить.
Никогда еще Агата не ощущала такого упоения силой и местью. Она стала мечом и стрелой, она стала каждым воином?Дану, что убивали сейчас ненавистных хумансов, она не нуждалась в глазах, чтобы видеть все, творящееся на поле; этим новым своим зрением она различила за баррикадой Кицума, Нодлика, Эвелин и Таньшу.
Так. Презренные хумансы решили, что смогут противостоять Силе Дану?.. Наивные. Однако надо поторопиться. В свое время она, Сеамни Оэктаканн, дала слово посчитаться с Эвелин, и она посчитается.
Агата перехватила поудобнее эфес Деревянного Меча и легко побежала к баррикаде.