А маги.., с магами у него особый счет.
В детстве ему часто доставляли пленных Дану — когда егерям удавалось накрыть их очередное убежище. Его, мальчишку, выводили на посыпанный песком двор ристалища. Давали тупой короткий меч, слишком еще тяжелый для его рук. В окружающих ристалище ложах появлялись маги всех семи Орденов, наставники юного принца.
…А потом распахивались двери в дальней стене и на арену выгоняли детей?Дану.
— Атакуй, принц! Ты должен увидеть, как льется их кровь!..
…Император пинком ноги распахнул дверь опочивальни.
— Все вон! — зарычал он на камердинеров. Евнух?распорядитель имперских наложниц замешкался было, тотчас заработав ожог на лбу — правитель подбавил в свой и без того горящий взгляд немного истинного огня. После этого всю челядь как ветром сдуло.
Усилием воли приказав задвинуться тяжелому железному засову, механически шепча слова нужных оберегов, Император расстегнул застежки панциря. Правитель не имеет права расставаться с броней, когда он бодрствует. А уж перевязь с наследным кинжалом, на котором — руны, нанесенные главами всех семи Орденов, он не мог снимать даже в бане.
Кое?как содрав одежду, Император ничком рухнул на широченную постель. Отец, да будут справедливы к нему Подземные Боги, любил привести сюда целую дюжину наложниц — желательно не старше пятнадцати. Новому Императору эти забавы претили.
«…О Всемогущий, Спаситель, Податель Благ, зачем ты караешь меня этими воспоминаниями ? Почему они возвращаются ко мне снова и снова ? Почему я вновь и вновь вижу тот день, — мне восемь лет, и депутация третьего сословия из Хвалинского края преподносит мне щенка волкодава — смешного, лобастого, с толстыми лапами… Я беру его на руки, целую в нос, а он лижет меня в щеку.
Учителя переглядываются с неодобрением, а потом, когда я устраиваю щенку постель в своей комнате, они вваливаются ко мне все семеро. У меня рябит в глазах от их плащей, и сердце сжимается — как будто мне предстоит порка за какую?то провинность.
— Принц, мы пришли к выводу, что сердце ваше полно непозволительной для Наследника Империи чувствительностью, — говорит Реваз, маг Красного Арка.
— Если дело пойдет так и дальше, вы не сможете с должной твердостью держать в руках бразды правления, — подхватывает Сежес, Голубая из Лива. Ее словам я удивляюсь — она казалась сердечнее прочих…
— Пойдемте, ваше высочество. Вам предстоит еще один урок, — Гахлан, Оранжевый, твердо берет меня за руку. Сежес подхватывает жалобно взвизгнувшего щенка.
…Мы приходим на ристалище. Камень боевого жертвенника черен и пуст. Моего щенка в один миг прикручивают к бронзовым скобам.
— Лиши его жизни, — приказывает Сежес, подавая мне кривой жертвенный нож.
Императоры не плачут. Но тогда мне пришлось собрать всю волю, чтобы сказать «нет!».
— Это необходимо, мой принц, — скрипит Гахлан. — Жестокость — единственная опора власти. Ваше сердце должно быть из камня. Тогда и только тогда сможет процветать Империя под вашим началом!
— Ему надо помочь, — вдруг говорит Сежес и — я даже оглянуться не успеваю — выхватывает откуда?то из?под плаща бронзовую обрядовую дубинку. Р?раз! — щенок забился, завизжал и заскулил. Из раны на лапе торчит обломок кости; кровь растекается по камню.
Я не закричал. Я был Императором уже тогда, хотя и без короны.
— Добей его, — говорит мне Сежес, вкладывая жертвенный нож мне в руку.
Я ударил, метя раскрыть ей живот от паха до пупка, как учили.
Раздался дружный смех. Волшебница с легкостью отбила мой выпад, отвесив полновесную оплеуху, так что я покатился по песку.
— Вставай, принц, — Сежес улыбается, — вставай и, если ты любишь это никчемное создание, прекрати его мучения.
Слово «любишь» звучит в ее устах точно грязное ругательство. И это притом, что она красива, очень красива и молода, как я теперь понимаю. У нее дивные глаза — прислуга болтала, что бабка Сежес была пленной эльфийкой, «ельфой», как ее называли кухарки и горничные.
Щенок уже не визжит, а сдавленно хрипит. Сежес тремя ударами перебила ему остальные лапы.
И тогда.., тогда я почувствовал, что плачу. И ударил — прямо в горло моего щенка, которому я даже не успел придумать имя.
Меня обрызгало кровью.
Я не стал жаловаться на наставников. За этим могла последовать только порка и ничего более. Но в тот день я поклялся, что отомщу.
…Подобное повторялось еще несколько раз. Щенки, котята, птицы — я должен был убивать их. Не всегда они ждали меня, привязанные к жертвеннику. Иногда я должен был сам ловить их, очумело метавшихся по арене. Сежес ставила большие песочные часы, и, если я не укладывался в отведенное время, порка бывала весьма жестокой.
… Через месяц после щенка мне впервые привели пленных детишек?Дану.
Их было пятеро. Крошечный младенец. Две малышки, сейчас я понимаю, что одной было годика три, другой — около пяти. Мальчишка, мой ровесник. И — самая старшая из всех, девчонка лет тринадцати.
… Тупой меч, в моих руках. Словно хлыст, хлещет голос Сежес:
— Убей их всех! Начни с девчонки!
Ее черные волосы криво и неровно срезаны. Высокая шея открыта Смешно и трогательно торчат острые уши. А я.., я уже не тот, что жалел щенка. Вдобавок они — Дану, наши извечные и кровные враги.