Гнев свой женщина немедля выместила на Нодлике. Втянув голову в плечи, тот принялся за стряпню.
***
Агата ловко увернулась от хлестнувшего совсем рядом кнута. Заклинатель змей разочарованно чертыхнулся.
— Доброе утро, господин Еремей, — медовым голоском пропела Агата, ухитрившись на бегу сделать реверанс. Ухватилась за борт повозки и одним движением оказалась внутри.
В фургоне господина Онфима было тепло. Печек тут имелось целых две, причем одна — обложенная камнями. В обоих уже горел огонь. Возле печек толкались братцы?акробатцы, крайне раздосадованные таким оборотом событий. Физиономии у обоих покрывала сажа.
Господин Онфим возлежал на сундуке?кассе, покрытом в четыре слоя одеялами. Рядом суетилась Таньша?Смерть, поднося дымящиеся плошки.
Да, небывалое дело. Господин Онфим погнал свою любовницу готовить! Обычно этим занималась рабыня?Дану; сегодня, видать, случилось что?то особенное.
Утруждать себя приветствиями хозяин цирка не любил. Даже с Таньшей он разговаривал, как правило, так: «Ну, готова? Сколько ждать можно? Задирай юбку, стерва, и нагибайся! А вы отвернитесь, скоты…»
— Мы проезжаем остатки Друнгского Леса, — прошипел Онфим. — Сейчас сделаем остановку. И пройдемся. Вдвоем с тобой. Бери свои причиндалы. Да не заставляй меня ждать! Не то…
— Да, господин Онфим, — Дану низко поклонилась.
«Грязные свиньи. Друнгский Лес! Западная граница земель Дану.
Друнгский Лес! Западная граница земель Дану.., последний оплот. Я знала, что он окажется на нашем пути… Он звал меня, он узнал меня за десяток лиг — однако не смог разглядеть ошейник на моей шее… Великие Боги, Онфим, оказывается, неплохо знает историю!.. И мне вновь придется смотреть, как нога жалкого хуманса попирает священную землю моих отцов!..»
Однако сделать она все равно ничего не могла. Ошейник заклепали умелые чародеи.
Онфим отбросил одеяла. В темно?зеленом охотничьем кафтане, в высоких сапогах и с кривой арцахской саблей на поясе он совершенно не походил на содержателя бродячего цирка, недавно разменявшего шестой десяток, отрастившего изрядное брюшко, большого любителя пива и женщин — как человеческих, так и нечеловеческих рас. Невесть куда исчезли одутловатые щеки, а блеклые глаза горели настоящим, живым огнем — такого не случалось даже в самые счастливые моменты его жизни, когда он считал выручку.
— Я жду, — холодно напомнил он. Агата молча поклонилась.
— Еремей! Останавливаемся, — скомандовал Онфим.
Братцы?акробатцы глядели на Дану злыми крысиными глазками.
Догнать головной фургон, схватить теплый плащ — единственную оставленную ей вещь, натянуть дорожные сапоги было делом одной минуты. Повозки со скрипом остановились; Кицум, разинув рот, глядел на хозяина.
— Господин… Господин Онфим! — от испуга он хрипел и спотыкался чуть ли не на каждом слоге. — Дожди.., господин Онфим…
Агата едва не упала, заметив улыбку на тонких бескровных губах хозяина.
— Все в порядке, Кицум. Я все предусмотрел. В том числе и эту остановку. Ждите нас.., мы недолго, самое большее — до вечера. А чтобы у горячих голов поубавилось соблазну удрать вместе с фургонами и деньгами, на лошадей я налагаю заклятье Пут.
Он поднял руку. На безымянном его пальце Агата увидела кольцо с изумрудного цвета камнем в дешевой бронзовой оправе. Онфим пробормотал слова пароля, и камень вспыхнул, исчезнув в ярко?зеленом пламени. На кольце осталось лишь пустое гнездо.
На мгновение заложило уши.
— К моему приходу чтобы в фургоне было натоплено и ужин готов, — неприятным голосом распорядился Онфим. — А теперь давай вперед, данка!.. Отрабатывай свой хлеб!..
Агата молча двинулась вперед.
«Ты меня удивил, Онфим. Никогда бы не подумала, что ты знаешь о нашем Лесе. Никогда бы не подумала, что ты захочешь сам залезть в него. Но самое главное — что тебе нужно в Друнгском Лесу? Ваши маги прочесали его вдоль и поперек. Да и людей побывало множество — они искали золото Дачу, глупцы… Ты не похож на глупца, Онфим. Ты грязная, жестокая, развратная и бесчестная свинья, Онфим, но при этом ты далеко не глуп. Так зачем же тебе понадобилось в наш Лес?»
Деревья вдоль дороги росли обычные, человеческие. Мусорные деревья, как называли их истинные Дану. Мелкие, худосочные, примученные гнилью и тлями, кое?где опутанные паутиной шелкопрядов. Их ненавидящие взоры впились в спину Агаты; безъязыкие рты разомкнулись, изрыгая поток грязных и отвратительных ругательств, неслышимых ни для кого, кроме нее. Пожелание быть изнасилованной и задушенной собственным отцом могло на этом фоне сойти за изысканную вежливость.
Чуть дальше от дороги лес стал почище. Оно и понятно — деревья вдоль тракта принимали на себя всю злобу проезжающих, все их горе и разочарование, а оттого — болели, чахли, но не умирали и даже давали потомство. Бесконечность же мук только усиливала злобу.
Ветки попытались вцепиться Агате в волосы, выцарапать глаза — Онфим хлестнул по ним тонким костяным стеком, и девушка ощутила внезапный ледяной укол под ложечку — желтоватая кость явно таила в себе какое?то заклятье, и притом не из простых.
— Чего встала? А ну шагай, остроухая! Они пробирались сквозь унылые заросли — листья и трава казались покрытыми пылью, хотя откуда здесь пыль? Липы и клены соседствовали с соснами, грабами и пихтами — результат всеобщего магического хаоса в годы Войны с Дану, о которой людские менестрели поют на каждой ярмарке, на каждом торжище и на каждом постоялом дворе.
Уцелевшие Дану стараются по мере сил о ней не вспоминать.