Он сделал паузу, хитрый, ехидный старик. Сделал паузу, во время которой успели понимающе переглянуться и рыцари, и послушники; и сержанты проворчали что?то разочарованно; и даже Галеш открыл было рот, но закрыл на всякий случай.
— Брат Артур — это Артур Северный, — как ни в чем не бывало продолжил командор. — Вы знаете его как Миротворца, и я уже привык к этому имени, хотя, конечно, на самом деле Миротворец — это топор.
— К вашим услугам, — буркнул Артур, ни на миг не смутившись под перекрестьем взглядов.
Не поверили. Верят. Гонят веру, взывая к здравому смыслу.
Уже для отцов их отцов Артур Северный был сказкой, легендой, героическими балладами да сотней?другой похабных песенок.
— А крылья? — пробормотал обиженно один из мальчишек. — И нимб. Святой же.
— Сам ты святой, — привычно огрызнулся Артур.
— Со святостью до сих пор не все понятно, — почему?то виновато объяснил сэр Герман.
— Со святостью до сих пор не все понятно, — почему?то виновато объяснил сэр Герман. — Вы и сами знаете, сын мой, что официально брат Артур не был причислен к лику святых.
— Угу, — сам для себя заметил брат Петр и почесал шрам на щеке. — Святые, они все замученные, а храмовника кто обидит, тот трех дней не проживет. Значит, говорите, брат Артур, топор ваш чувырл убивает, а не развоплощает?
— Да.
— Это выходит, те четыре, что в хайдуков перекинулись, больше уже не напакостят?
— Да.
— Ну и хватит о них, — подытожил брат Стефан. — Сэр командор, позволите за знакомство? — Он вытащил из седельных сумок бурдюк с вином.
— Вроде знакомились уже, — напомнил сэр Герман.
— Да ладно, — укоризненно сказал брат Петр, — мы ж не с Миротворцем, а с потомком знакомились. А сейчас за предка выпить надо.
… Не помешало, ох не помешало бы мальчику сейчас учинить что?нибудь в его духе. Какое?нибудь маленькое — он таких и не замечает — симпатичное чудо. Для Артура чувырлы, убитые, а не развоплощенные, — доказательство того, что Господь направляет его руку и его сердце. Если не прах сухой от тел остался, а кровь живая потекла — значит правильно все. Но это Артур. А братьям и уж тем более послушникам этого мало. Или, наоборот, много слишком. Четыре трупа, чувырлы или нет, а выглядят?то как люди.
Однако чудеса они на то и чудеса, что по заказу не являются.
Жаль.
Потому что сейчас братья верят, пока огонь горит и ночь вокруг полна тайны, не опасной — загадочной, а при свете дня, под солнцем, где для тайны нет места, скепсис вернется. Эх, Арчи, Арчи, ну почему ты всегда создаешь столько проблем для своего командора? И почему тебя самого эти проблемы нисколько не беспокоят?
Миротворец… Миротворец — это топор!
К стенам, где кладку седых камней
Плавит тепло лучей,
Мы направляем своих коней
И острия мечей.
Шелк моего плаща — белый саван
Проклятой Богом орде.
Ave Mater Dei.
Все?таки это была хорошая идея: сделать парадную форму по образу и подобию тех, древних, рыцарей?храмовников. Алое на белом — броско. Запоминается. Чистота и свет. И серебряные доспехи — почти как у Недремлющих.
Почти.
Мрачно. Внушительно. Надежно. Сила и спокойствие.
Лица в темницах стальных забрал,
Сердце — в тисках молитв.
Время любви — это лишь вассал
Времени светлых битв.
Крест на моей груди ярко?ал,
Как кровь на червленом щите.
Ave Mater Dei.
Разумеется, ни один нормальный храмовник не выйдет в поле, нацепив парадную форму. Но для песни простительны многие вольности, особенно для хорошей песни. Белый плащ с алым крестом.
Да. Именно так — кровь врага и сияние шелка.
Есть два пути: либо славить Свет,
Либо сражаться с Тьмой.
Смертью венчается мой обет,
Как и противник мой.
Взгляд Девы Пречистой вижу я
В наступающем дне!
Ave Mater Dei.
Ну вот и Арчи улыбнулся. Мальчик, мальчик, трудно это — быть святым, даже если сам не веришь в собственную святость. Улыбайся, пока умеешь, брат Артур. Святые, те, что в легендах, суровы и мстительны, и лица их, истощенные постами, не знают улыбок. Улыбайся. А брат Стефан, позабыв о вине, глядит и не может понять — это пламя костра отражается от золотых волос? Или…
Или, брат Стефан, именно что «или». И брат Петр — отражением брата Стефана таращится на Артура с недоверчивым изумлением во взоре.
Она улыбается. И стыдно было забыть об этом тебе, сэр Герман, старый, глупый вояка.
А мальчик сейчас там, рядом с Пречистой, и вот оно — маленькое чудо из тех, на которые сам Артур не обращает внимания.
Если я буду копьем пронзен
И упаду с коня,
Ветром мой прах будет занесен
С павшими до меня.
Нет, это не смерть, лишь только
Ангельских крыльев сень!
Ave Mater Dei.
— … Все равно я в Нее не верю, — пробормотал Альберт во сне.
Ветка, приподнявшись на локте, заглянула ему в лицо.
Спящий, Альберт казался совсем ребенком. И улыбался он по?детски, открыто и доверчиво. Улыбка противоречила словам.
Тяжелый перстень на цепочке, что юный маг носил на шее не снимая, как носят христиане нательные крестики, скатился на подушку и светился в полумраке спальни таинственно и мягко.
Алый крест на белой эмали.
— Сгинь, — приказала Ветка шепотом и провела над перстнем ладонью. Тут же отдернула руку, поморщившись.
— Что? — спросил Альберт, мгновенно просыпаясь. Взгляд его был пристальным и чистым, ни следа сонливости.