Артур помолчал. Потом качнул головой:
— Н?нет, — вздохнул и сказал уже уверенно: — нет, не хочу.
— Ну и правильно, — негромко произнес сэр Герман. — Кстати, Фортуна мне на тебя жаловался, дикарь, говорит, высокогорный. Чем ты его допек? Гадость сказал?
— Делать мне больше нечего, только с ним разговаривать, — презрительно фыркнул Артур, — Он сам все время.. Сколько книжек прочитал, а ведет себя дурак дураком. Зачем — непонятно.
— И что же он «все время»? — Сэр Герман покачивал кубок и разглядывал Артура, то ли улыбаясь, то ли ехидно про себя посмеиваясь.
— Да про Бога глупости болтает.
— Рыцарь спокойно встретил пристальный взгляд командора. — Он мне Ветхий Завет подсунул, все пальцем тыкал: око за око, там. Про Потоп Великий. Про Содом и Гоморру опять же. По мне так мужеложцы еще легко отделались. А профессор кудахчет: жестоко, мол. Нельзя так с людьми. Где, говорит, любовь? Добро где? Это ж, говорит, зло все, одно к одному. — Артур пожал плечами и замолчал.
— А ты? — подбодрил сэр Герман. — Ты ему что сказал?
— Да ничего, — юноша потягивал кисловатое вино, — не разговаривал я с ним. По делу разве только.
— Понятно, — кивнул командор, — не думал я, что ты читать научишься.
— Я тоже, — кивнул Артур. — Профессор сказал, вы его предупреждали, чтобы он при мне о Ветхом Завете ни словом, ни полсловом. Ну и зря. Я не знаю, почему ему так важно, чтобы Господь был понятным, но это дурь. Он живет так, как будто одним глазом на мир смотрит. Оттого и злится, наверное.
— А Бог, — совсем уж непонятным тоном спросил сэр Герман, — Бог с ним?
— Конечно! — Синие глаза взглянули на старого рыцаря с искренним изумлением. — Вы что же, думаете, Он его оставит? Да ни за что. Профессор, он ведь не мужеложец все?таки.
— О да! — Сэр Герман расплылся в широкой, совершенно искренней улыбке. — Брат Артур, не обижайся, но я только сейчас поверил, что это и вправду ты. Имя, душа и Бог — так это было?
— Со мной мое имя, моя душа и Господь, — спокойно подтвердил Артур, — я все тот же придурок с топором, господин командор. И в суждениях моих все гак же нет ни проблеска мысли, ни тени греха.
— Не обижаешься?
— Ничуть.
— Ну и славно. Кстати, о грехах, наши с тобой монахи хоть и не моются, но пахнут отнюдь не потом.
— Угу, — хмыкнул Артур, — ладаном.
— Уже заметил? — удивился сэр Герман. Артур поперхнулся вином и вытаращился на командора поверх узорного кубка:
— Что, правда, ладаном?
Сэр Герман лишь развел руками.
Вино допили молча.
— Ладно, — сказал глава храмовников после долгой, вдумчивой паузы, — отдохнуть тебе надо. Переночуй здесь, в замке, познакомься с рыцарями. Если будут спрашивать, а они будут, скажи, что воспитывался в… скажем, в Зволане и, как отец умер, отправился сюда. Засвидетельствовать, так сказать, и вообще, при деле быть. Знаю?знаю, врать ты не любишь, но тут уж, извини, выбирать не приходится. Грех этот я тебе отпускаю. К имени ты относишься трепетно и менять его не захочешь, так?
— Не захочу. — Артур поставил кубок и поднялся на ноги.
— Смеяться будут, — честно предупредил сэр Герман, тоже вставая, — хотя… — он вновь оглядел рыцаря от светлого золота волос до мысков запыленных сапог, — начнут смеяться, можешь сунуть в зубы. Перестанут. Но в то, что ты настоящий, все равно никто не поверит. Лучше и не доказывай.
— И не буду. — Артур шевельнул плечами. — Если поверят — сожгут, и вся недолга.
— Ну, сжечь тебя я, пожалуй, не позволю… да, чуть не забыл, это же твое. — Из ящика стола сэр Герман достал небольшую золотую печать на кожаном шнурке. — Без дела ее не используй… ну, ты сам все знаешь. Теперь ступай. Иди, я сказал, — рыкнул он, увидев, что Артур собирается поблагодарить, — трепло ты высокогорное.
И когда Артур поклонился, добавил по?прежнему сурово:
— Не вздумай где?нибудь сдохнуть. Не прощу. Ты мне живым нужен. Чтоб через две недели был здесь, целый и невредимый.
День Гнева
… Обыденная работа. Изъять и демонтировать активатор. Вот так. Велик соблазн перестрелять всех до единого в этом уютном зальчике с мониторами вместо окон — ни единого настоящего окна нет и не может быть в испытательном корпусе Международного института исследований космоса.
Вот так. Велик соблазн перестрелять всех до единого в этом уютном зальчике с мониторами вместо окон — ни единого настоящего окна нет и не может быть в испытательном корпусе Международного института исследований космоса. Убить всех троих: и белого от ярости командира группы, и двух его охранников, все еще сжимающих в окостеневших руках так и не пригодившиеся им лучевые кольты.
Мастиф знал за собой эту тягу к убийству и никогда не давал себе воли. Стоит начать и уже не остановишься — это он знал тоже. И все же в таких ситуациях, как сейчас, когда держишь в своих руках жизни сумасшедших, считающих себя вправе решать за сотни людей и за самого Господа, в таких ситуациях бороться с демоном в себе было невыносимо трудно.
Он так и не позволил пленникам шевелиться. Вышел, как и пришел, сквозь стену, оставив в комнате отдыха три безмолвные, почти бездыханные статуи.
Захватив испытательный корпус института исследований космоса, Провозвестники взялись решать уже не за сотни, даже не за тысячи — за миллионы людей. Осталась последняя группа. Последний активатор. Последний шанс Провозвестников запустить тестируемый сейчас на стенде экспериментальный прыжковый двигатель.