— … Сэр командор! Сэр Герман!
От городских ворот к кладбищу, безжалостно подгоняя уставшего коня, несся встрепанный Галеш. И блажил так, что небо трескалось:
— Сэр Герман, я знаю, где Артур! Сэр Герман, его убивают, его… надо спешить, надо… скорее. Пожалуйста!
* * *
Орден Храма, проклятие на всех братьев и потомков их до седьмого колена, орден Храма каким?то чудом — не иначе по дьявольскому наущению — отыскал своего еретика. Командор Единой Земли не стал тратить времени на бесполезное ожидание в кафедральном соборе — тамплиеры вообще начали избегать столичных церквей с того самого дня, как Миротворец заявил, что в них не могут совершаться Таинства, — командор сразу отправился к герцогу, а на резонный вопрос, какое отношение Его Высочество имеет к аресту сэра Артура и сэра Альберта, ответил, что Братьев держат где?то в катакомбах под замком.
Его Высокопреосвященство хотел бы взглянуть на лицо герцога Мирчо, когда тот узнал, что Миротворец заточен буквально у него под ногами. Но Его Высокопреосвященству совершенно не хотелось встречаться с сэром Германом. Командор Единой Земли явился, чтобы помешать расследованию, сознательно или нет, но он стремился к тому, чтобы спасти дьявола от посрамления и не позволить владыке Адаму выполнять свой долг.
Встречу удалось отложить на несколько часов, сказавшись больным, и воистину это были лучшие часы для двух грешников, и близко подошли они к спасению, хоть и не отринули Сатану окончательно. К вечеру же в допросную явился один из братьев?пастырей. С опаской поглядывая на колдунов — хотя именно в тот вечер они были наименее опасны, и владыка Адам решил даже, что слегка переусердствовал, — брат сообщил, что в Шопроне беспорядки: рыцари Храма, презрев законы, окружили замок; его светлость герцог отнюдь не спешит подымать гвардию, а командор Единой Земли, наверное, уже сейчас отдает приказ своим рыцарям обыскать катакомбы.
Отец Адам расстроился. С сэром Германом необходимо было встретиться прямо сейчас и всеми правдами и неправдами заставить его отложить посещение тайной тюрьмы до лучших времен. До тех, пока Миротворца приведут в более?менее божеский вид. Младшего же колдуна следовало немедленно сжечь: взять на себя или возложить на кого?нибудь из палачей тяжкий грех убийства некрещеного… но, поразмыслив совсем немного, отец Адам понял: убить черноглазого или отдать приказ об убийстве — это верный способ умереть самому.
Миротворец. Он не простит, пока жив, и не простит, когда умрет, и, значит, сначала нужно победить его, а уж потом, спокойно, уничтожать его младшего брата.
Спокойно. Не спеша. Может быть, его все?таки удастся спасти.
Шагая по бесконечным лестницам, вверх, вверх и вверх — как долго не поднимался он к солнечному свету? Четыре дня? Пять? — отец Адам с удовлетворением подумал, что, по крайней мере, ему удалось заронить в души обоих пленников семена справедливой неприязни друг к другу.
Неприязни?
Нет. Уже почти ненависти.
Они сильны. Они очень сильны по отдельности: дивное дело, ведь даже слово Божие не удержало еретика?рыцаря, когда он увидел, что делают с его братом. Пришлось прибегнуть к безотказной и прочной стали. А уж вместе, не будь младший колдун обессилен, Братья оказались бы не по зубам Его Высокопреосвященству. И вновь приходится скорбно признать, что велика сила Падшего. И вновь, со смиренной радостью можно сказать себе: победа близка. Рвутся неестественные связи, притянувшие друг к другу две грешные души.
Не забыл и не забудет уже черный колдун о том, что он «лишь один из многих». Не простит. Как не простит и того, что лишь по милости старшего брата изо дня в день, из ночи в ночь подвергают его мучительным и изощренным пыткам. И самое приятное из воспоминаний о четырех минувших днях — это торопливый, отчаянный голос Миротворца:
— Не было сговора с колдунами, они не колдуны — маги. Я просто следил за ними, за жемчужиной, она светится.
— Ах ты… ну ты и гадина, — шепчет маленький колдун, — ты мне врал? Мне?!
Ему незачем болтать, его дело — кричать от боли. Чтобы Миротворец, признаваясь если не в своих грехах, так в чужих, вымаливал для брата короткие минуты передышки.
Сестренка отнюдь не глупа и, наверное, поняла, что сотня Недремлющих была предупреждением: прячься. Но она слишком доверчива. Что поделаешь? Двадцать лет живет, пусть и тайком, но под надежной защитой, вот и не научилась быть по?настоящему скрытной, по?настоящему недоверчивой и подозрительной. И храмовник платит сейчас еще и за нее, за Ирму?Софию, за ложь свою платит. И это тоже справедливо — ведь лгать грешно, тем более грешно лгать женщине, которая любит.
А этот шепот: «…гадина. Ты мне врал…» о, этот шепот навсегда останется с ним. Он не забудет. Да.
* * *
— Где? — рявкнул сэр Герман, едва владыка Адам вошел в приемную. — Где они? — Поймал себя на желании схватить митрополита за шиворот и как следует встряхнуть, но сдержался.
Не время. Пока еще не время.
— Если вы говорите о двух еретиках, один из которых…
— Веди! — приказал командор, позабыв о приличиях, об изумленном герцоге, о том, что «не время».
..
— Веди! — приказал командор, позабыв о приличиях, об изумленном герцоге, о том, что «не время». Позабыв сразу, как только услышал голос митрополита, полный сдержанной укоризны. О чем думал три десятка лет? Куда смотрел? То, что стоит сейчас в дверях, поджав губы, тускло блестя глазами из?под черных ресниц, — оно же так знакомо! Оно, как отвратительная карикатура на прекрасное лицо. Узнать трудно — не узнать нельзя.