— Что с сэром Леваном, сэр Милуш? — спросил пастырь у подошедшего рыцаря.
— Мертв! — И глянул на Артура бешеным волком. — Ты убил его, еретик.
Артур почти обиделся: никто, кроме сэра Германа, не осмеливался называть его еретиком, однако по здравом размышлении решил, что обижаться не на что. К тому же стоит сейчас ляпнуть что?нибудь не так, и бить начнут снова. Им ведь только повод нужен.
— Храмовник использовал магию?
Сэр Милуш помедлил с ответом. Артур ждал, затаив дыхание. Даже боль в прикрученных друг к другу локтях чувствовать перестал.
— Да, — услышал он.
Сердце, сбившееся было с ритма, снова начало работать, как подобает. Спокойно. Ровно. Потому что определенность, пусть и безнадежная, лучше, чем лживая надежда. Союзников нет. Только враги. Значит, смерти не миновать, и единственное, что отравляет спокойную уверенность в будущем, — это страх за Альберта. Но огонь очищает. Он действительно очищает. Младший будет прощен, его примут на Небесах, а там, кто знает, может, и замолвит он словечко перед Пречистой, попросит за непутевого брата, осквернившего кровью священный сан.
Пастырь сам подергал путы, проверяя их на прочность.
— Что ж, если слово Божье не удержит еретика, — пробормотал не то себе, не то Милушу, — то удержит вервие простое. Следуй за мной, храмовник. Тебя ожидает суд, скорый, справедливый и беспощадный.
Артура поставили на ноги, подтолкнули, задав направление, и он пошел вслед за монахом. Пошел не сам — ноги понесли. Словно он не рыцарь Храма, для магии неуязвимый, а баран бессловесный, бредущий за козлом на бойню.
Всей разницы: баранов не окружают рыцари, арбалетчики и солдаты с копьями.
Эскорт, что в переводе с давно забытого здесь языка означает охрана. А учитывая количество этой охраны, эскорт вполне можно считать почетным. Боятся — значит уважают. Что же там с Альбертом?
И что теперь делать? Кроме как умирать. Это как раз легко, но живой или мертвый, рыцарь для особых поручений обязан выполнять задание. А значит, нужно исхитриться и передать сэру Герману бумаги стопольского пресвитера.
Артур остановился. Острие копья тут же ткнулось между лопаток.
— Сэр Милуш…
— Вперед!
— Успеется. Сэр Милуш, передайте своему хозяину, только обязательно передайте, что Артур Северный, рыцарь ордена Храма, требует исповедника.
* * *
Ежи Цыбань не любил Недремлющих. Особенно он не любил их, будучи пьян. Мало того что не в меру бдительные гвардейцы Его Высочества время от времени распугивали основную цыбаньскую клиентуру, они еще имели довольно скверную привычку наводить порядок на улицах столицы. Не на всех конечно же — хватало в Шопроне переулочков, где можно было хоть всю ночь проспать в подворотне; или колобродить до утра, пугая добрых жителей громкими песнями; или славно подраться, не опасаясь того, что гвардейский патруль явится усмирять буянов.
Не на всех конечно же — хватало в Шопроне переулочков, где можно было хоть всю ночь проспать в подворотне; или колобродить до утра, пугая добрых жителей громкими песнями; или славно подраться, не опасаясь того, что гвардейский патруль явится усмирять буянов. Да. Хватало. Но, к сожалению, дом Цыбаня (спасибо батюшке с матушкой), расположен был в Золотом квартале — самом что ни на есть дорогом районе Шопрона. И здесь гвардцейцы свирепствовали, что цепные псы. В неурочный час встретив на улице пьяного, они вполне могли, не спрашивая согласия, отвести беднягу под белы рученьки домой. И нет господам гвардейцам никакого дела до того, что безвинный пьянчужка, может, рассчитывал прокрасться под отчую крышу незаметно. Тихонечко. Чтобы не вызывать на свою больную с утра голову гнева почтенных родителей.
А если, не приведи святой Артур, покровитель всех пьяниц и бабников, не поверят Недремлющие, что пьянчужка сей — уважаемый господин и действительно имел несчастье родиться сыном Косты Цыбаня, то можно и в участок угодить. А в участке плохо. Даже одну ночь плохо. И уж совсем никуда, когда батюшка не спешит заплатить положенного льва и выкупить единственное свое чадо. Батюшка — он порой еще свирепее, чем гвардейцы.
В общем, не любил Цыбань Недремлющих.
Особенно будучи пьян.
Поэтому, возвращаясь домой после удачно заключенной и в лучшем виде обмытой сделки, он зорко смотрел по сторонам, прислушивался и даже принюхивался. Дабы, заметив патруль, успеть раствориться в ночной тени, исчезнуть, подобно бесшумному призраку, растаять, сгинуть без следа…
Это Цыбань умел. Он даже на спор не раз и не два скрывался от гвардии и потом с особенным удовольствием пропивал выигрыш.
Чутье и Всеблагой Господь, берегущий пьяного, а также, конечно, святой Артур — все трое не подвели и этой ночью. Гвардейцев Цыбань заметил издали. И уже хотел сбежать, но задержался, привлеченный неярким светом, вокруг которого, собственно, и столпились господа Недремлющие.
Сначала показалось, что какой?то гуляка набедокурил и приволок в переулок снятый со столба светильник. Потом Цыбань сообразил, что золотистое сияние на голубоватый огонь светильников не похоже, а похоже точь?в?точь на нимб, пылавший над Миротворцем в день, когда сопровождал он прибывшее в столицу посольство оборотней.