— Где уж нам! Мы не создаем миры — только срисовываем их с натуры либо вспоминаем.
— А ты пробовал? Вы же творцы, как?никак!
— Скорее «никак»,- засмеялся Калуф.- Мы сами установили себе рамки, ссылаясь на беднягу Мезинцева, благо тот не может возразить,- но ведь он многое сотворил, а на что годимся мы? Реалисты хреновы!.. Да что это такое: реальность? Можно ли на ней построить мир?
С улыбкой Вадим произнес:
— «Иные зря свои проводят дни, отважных духом не поймут они».
— Кто сказал? — заинтересовался Калуф.
— Цао Чжи, второй век. Ты ведь любишь древних китайцев?
И тут Вадим навострил уши: в прихожей раздались приглушенные голоса, причем один показался знакомым. Сейчас же Эва набросила на голову капюшон, словно прячась. Затем в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вступили.
Вошедший оказался высок и сухощав, как сам Калуф, только одет попроще, в двухцветную мантию и грубые сандалии. Вообще, он походил на аббата точно родной брат, но, в отличие от Калуфа, гостя переполняла энергия, делая его тощие члены проворными, как у паука. А с широкой плоской груди на людей скалился фосфоресцирующий пес с пылающим факелом в зубах — куда там собачке Баскервилей! Бедняга Эрнст всегда питал слабость к пошлым эффектам и с возрастом, кажется, не остепенился.
В упор не замечая Вадима и женщин, он приблизился к обреченно вздыхающему Калуфу и навис над ним, словно грозовая туча, сверкая в четыре глаза.
— Что я слышу,- процедил он.- В святое братство пускают отщепенцев, публично выступивших против устоев и вдобавок далеко ушедших от Русла!
— Побойся Бога, братец,- вяло возмутился аббат.
— Когда ж это было?
— Двенадцать лет назад,- четко ответил Эрнст.- Разве срок имеет значение?
— Дай тебе волю, станешь предавать анафеме вместе с потомством, до двенадцатого колена. Угомонись, генерал!
— Как глава ордена и Верховный Судия…
— Ошибка! — обрадовался Калуф.- Верховным у нас Мировой Дух, и даже я — лишь его заместитель. Так что ты здесь на третьем месте.
— Все равно, считаю своим долгом…
— Ты забываешь про конечную цель. Зачем это создавалось, а? Чтоб ты исполнял долг, как его понимаешь, или чтобы нести людям Истину?
Взмахом тощей руки доминиканец отмел возражения, прошлые и будущие, и с нажимом заговорил:
— Все это время, пока он предавался мирским утехам, развратничал и грешил, мы возводили нашу церковь, год за годом сплачивая вокруг соратников, добиваясь авторитета…
— Какой авторитет, о чем ты? — рассмеялась Кэт.- Да за стенами о нас никто не знает!
— И вот сей смутьян, не раскаявшись, не осознав, приходит на готовое и требует равных с нами прав, ссылаясь на прежние заслуги, злоупотребляя старыми связями. Вы не подумали зачем? Кто подослал его сюда, что он вынюхивает здесь? Может, он агент Студии?
Эрнст вещал с такой убежденностью, что аббат, кажется, смутился. Действительно, что Вадим тут потерял? Столько лет игнорировал и вдруг, нате вам, заявился. Конечно, парень приятный, но упрямый! Взглядов не изменил ни на йоту, критикует, насмешничает, выспрашивает. Наверняка и потом молчать не станет — а то затеет переделку, создав еще один очаг нестабильности.
— Ладно, братцы, расслабьтесь,- вмешался Вадим.- И вовсе я не собираюсь вливаться — просто заглянул по старой памяти. А с Духом как?нибудь договорюсь напрямую.
— Он кощунствует! — сейчас же объявил Эрнст.
— Тебе показалось,- возразил аббат мягко.- Просто он заблудился. Каждый волен ошибаться.
— Его нельзя отпускать,- вдруг сказал доминиканец.- Он опасен!
И даже наметил движение к дверям, будто хотел кликнуть стражу. Вадим недоверчиво ухмыльнулся, хотя это не походило на шутку. Вот здесь нарваться на потасовку он не ожидал — разве с залившим глаза творцом, потерявшим всякое соображение.
На всякий случай Вадим поднялся и только сейчас увидел на макушке Эрнста аккуратную круглую плешь, очень похожую на тонзуру. Кажется, «господний пес» и вправду проникся ролью, вплоть до мелочей.
— Да ты ополоумел, козлик,- не выдержала Кэт.- Торквемада недорезанный!.. С каких это пор мы стали хватать людей?
— Действительно, Эрнст, ты заигрался,- прибавил Калуф, ибо монах даже не глянул на женщину, демонстрируя небрежение.- Не следует принимать свою роль так серьезно. У нас нет власти над мирянами, и даже своих мы можем лишь отлучить. А Вадим, как ты слышал, не претендует на посвящение — значит, и говорить не о чем.
— Ну почему? — внезапно вступила Эва.- Как раз есть о чем.
Она отбросила с головы капюшон, глядя на монаха в упор, и теперь тому пришлось напрячься, чтобы сохранить надменный вид. Проигнорировать ведьму не удалось бы даже фанатику, а Эрнст лишь имитировал фанатизм. (Вопрос: зачем?)
Вадим заметил, как возле входной двери шевельнулась грозная тень, и сам ощутил настоятельный позыв перекрыть окно, что и сделал незамедлительно. Только сейчас он сообразил, что предыдущее действо было прелюдией, а кульминация разыгрывается сейчас. И срежиссировала сцену, конечно, Эва, собрав в нужном месте все потребные лица, а Вадиму отведя незавидную роль приманки. Что ж, ему не привыкать.
— Ну и цветочек взрастили вы под своей сенью,- ядовито заметила женщина.
Что ж, ему не привыкать.
— Ну и цветочек взрастили вы под своей сенью,- ядовито заметила женщина.- «Псы господни», надо же,- история делает новый виток! Хоть сознаете, на что расходуются ваши таланты? И кого собрал вокруг себя Эрнст? А ведь размахнулся он не хило: по городу у ордена дюжина монастырей, и в приорах, кстати, числится отец Серафим, глава мясорубов. И остальные злобствуют от души, пытая по подвалам,- пока вы радеете о творчестве.