— Безымянный, ты, наверно, не понял, какую судьбу я тебе предлагаю. Мы
будем ездить по дорогам. Там не будет старост. Там нет Холодных башен.
Только посланники Прорвы и разбойники за каждым деревом. Безымянный,
каждый наш выезд — прогулка по краю могилы! Так что решай сразу.
Я молчал. Конечно, я был согласен, но не спешил объявить об этом. Я
готовился задать один вопрос.
— Ведь это ты подобрал меня на дороге? — проговорил я.
— Да, я. Но на этот счет не волнуйся. Ты мне ничего не должен.
— Ты помнишь это место?
— Помню, примерно, — слегка удивился погонщик. — А что?
— Это далеко?
— Далеко. Дня три пути. Это в долине, где много водопадов, на пути к
Третьей горной заставе. Почему ты спрашиваешь? Ты оставил там что-то?
— Ну… да. Смогу я побродить часок, если мы окажемся там?
— Значит, согласен, — облегченно сказал Подорожник и бесцеремонно отпил из
моей кружки. — Что, интересно, ты будешь там искать? Наверняка это уже
нашли без тебя.
— Нет… — я замолчал, не зная, стоит ли сразу раскрываться. Потом решил,
что стоит. Мне не терпелось узнать ответ. — Там должна быть пещера…
— Ха! Там тысяча пещер. Какая тебе нужна? Сердце екнуло. Но не
остановилось. Ничего страшного, жизнь продолжается. Тысяча пещер — не
миллион. Можно поискать.
— Странный ты какой-то, — хмыкнул погонщик. — Завтра сходим к Лучистому, я
скажу, что забираю тебя.
А ты помойся хорошенько. От твоей одежды так
несет навозом, что хочется плюнуть.
Я вышел в пустой темный двор. Тысяча пещер… Сейчас, когда я узнал, что
вернуться будет непросто, мне вдруг впервые захотелось домой. К Лерочке. К
Ка-теньке. К троллейбусам и шумным улицам. К Директору, наконец.
Тысяча пещер. Ну ничего. Главное, стронуться с мертвой точки. Теперь все
будет по-другому. Теперь что-то изменится, наверняка.
Я наивно полагал, что могу следующим утром поваляться лишний часок после
подъема. Но староста, пришедший выгонять нас работать, понятия не имел о
переменах, наступающих в моей жизни. Ему было на них наплевать. Он считал,
что, пока я числюсь на конюшне, должен заниматься лошадьми, и был
по-своему прав.
Пришлось таскать лоханки с водой. Однако теперь меня не угнетали ни эта
работа, ни тошнотворный завтрак, съеденный вскоре после пробуждения. Я
испытывал пренебрежение к своей прежней, неуютной и уже отдаляющейся
жизни. Наконец-то наступали те перемены, о которых я столько думал. Я уже
жил там, в завтрашнем дне, где я наконец смогу оторваться от постылого
овощного двора, где увижу все, что хочу видеть, и найду ответы на
накопившиеся вопросы. Я был убежден, что именно так и сложатся события.
После обеда мы с Подорожником отправились на попутной повозке к Лучистому.
Тот собирался куда-то уезжать и уже сидел в седле своей новой лошади.
Человек с обожженным лицом, которого я уже однажды видел, был рядом с ним.
Он гарцевал на своем коне, высокомерно поглядывая на меня.
Повелитель не побрезговал сказать мне несколько слов. Он говорил о
нешуточном доверии, оказанном мне, о необходимости быть честным и храбрым,
о верности своему господину и благодетелю. Под последним он имел в виду
себя, конечно.
Я почти не слушал Лучистого. Я даже не смотрел на него. Не смотрел, чтобы
не рассмеяться.
Их величество гордо восседало на коне, положив ладонь на рукоятку
дорогого, хорошо отделанного тесака в кожаных ножнах. Мой серый двубортный
пиджак, отчищенный и залатанный, был перепоясан широким ремнем с
коробочкой-именем. Мои брюки — заправлены в короткие сапоги из мягкой кожи
— А мой галстук — мой старый зеленый галстук, подаренный Леркой на
Рождество, — красовался на лунообразной голове Лучистого, перетягивая
большой покатый лоб прямо посередине.
Он был похож на пьяного председателя колхоза, изображающего мальчишкам
Илью Муромца. Я старался не рассмеяться. Наконец Лучистый уехал, величаво
выпрямив жирную спину, обтянутую моим пиджаком. Подорожник постоял
немного, глядя ему вслед, потом бросил мне «пошли» и первым зашагал в
глубь двора.
Я впервые оказался во владениях Лучистого и вынужден был признать, что мне
здесь нравилось. Никакой грязи, никаких груд хлама и перегнивших овощей не
было и в помине. Все почищено, выметено, а местами даже покрашено.
Дворовые работники аккуратно одеты. Лица в основном сытые и самодовольные.
Мне даже стало неудобно за свою неровную щетину и ветхую одежду,
пропитавшуюся запахом навоза. Но на меня поглядывали снисходительно.
Погонщик вошел в высокий сарай, попросив меня подождать. Вскоре он
показался с ворохом одежды в руках.
— Снимай свое рванье и одевайся в это, — велел он. Мне достались брюки из
плотной серой ткани, тонкий свитер и кожаная куртка. Крепкие сапоги из
коровьей кожи оказались чуть велики, но эту беду можно поправить
портянками.
Одевшись, я почувствовал себя другим человеком. Курточка, правда, немного
жарковата для здешнего климата, но это сейчас, а сырой ночью ей цены не
будет.
— Человек, носивший это до тебя, — проговорил Подорожник, — прожил совсем
немного. Поэтому одежда почти новая.
— Как это «прожил немного»? — оторопел я. — Так это все, выходит, с
мертвеца? Погонщик усмехнулся.
— А ты думал, это, — он кивнул на груду моей старой одежды, — с живого? Да