Мне не раз приходилось слышать песни здешнего сочинения. Как-то из-за
забора доносилась унылая баллада о крестьянине, который обманул своих
соседей и землевладельца, а потом взял себе его землю, его свинарник и
красивую жену. Других тем просто не было. Песня не имела мелодии, был лишь
неровный агрессивный ритм, под который представлялись дикари, прыгающие
вокруг котла с человечиной.
Почему у них нет Бога?
Солнце село. В сумерках в овощном дворе еще продолжалась какая-то вялая
жизнь, но она замирала. Кто-то перетаскивал бочонок из сарая в сарай.
Кто-то копая палочкой в куче гнили, выискивая съедобные кусочки. Наконец
остался один староста. Он расстелил рядом с воротами несколько тряпок,
завалился на них и через пару минут захрапел, спугнув пару бродячих собак
за воротами — таких дохлых и уродливых, что никто до сих пор не позарился
на их мясо.
Я спустился с крыши и направился к конюшне, где меня ждал мой верный
тюфяк, продавленный и плоский, как стелька. До дверей оставалось шагов
десять, и я даже слышал, как переговариваются в темноте лошади. И тут меня
окликнули.
Когда я обернулся, луна светила мне в лицо. Поэтому сначала я увидел лишь
силуэт. Долговязый угловатый силуэт, который мог принадлежать только
одному человеку.
— Зайдем ко мне, — предложил Подорожник и, не дожидаясь, зашагал к своей
двери, разбрасывая грязь ботинками.
Опять ночная встреча. Видимо, я подсознательно ждал ее, потому что, не
сказав ни слова, поспешил за ним. Его комната была очень просто обставлена
— кровать, узкий стол у стены, три табуретки. В углу валялись два
полупустых дорожных мешка.
Подорожник сел на табуретку и принялся разглядывать меня через свою вечную
ухмылочку. Но я смотрел не на него. Я смотрел на стол. Там стояла
деревянная тарелка, а на ней — кусок нормального жареного мяса! Его
окружала горка желтоватой картошки, рядом лежал пучок зелени. И стояла
большая кружка с напитком пивного цвета.
«Спокойно, — приказал я себе, проглатывая слюну. — Не уподобляйся
животному».
Подорожник хмыкнул, довольный произведенным эффектом.
— Ешь, — сказал он и подвинул тарелку.
«Не уподобляйся…» — подумал я и накинулся на картошку с мясом. Наверно,
ни один гурман, разворачивая золотую фольгу с искусно пропеченным
цыпленком, не испытывал такого наслаждения. Меня смущала только мысль, что
еда быстро кончится или, еще хуже, у меня ее отнимут по какой-то причине.
Но Подорожник, глядя на меня, лишь посмеивался.
Тарелка опустела. Мне вдруг стало неудобно за свое поведение. Там, в
прежней жизни, я ни под каким видом не позволил бы своим чувствам выходить
из-под контроля. А здесь — разболтался. Никакой самодисциплины.
Настало время подумать, что у меня попросят в обмен за эту минуту счастья.
— Хочешь каждый день так питаться? — спросил Подорожник.
Я неопределенно усмехнулся. Мной овладело подозрение.
— Конечно, хочешь, — усмехнулся в ответ собеседник. — Выпей вина. Не
бойся, это не та гадость, что разливают в трактирах.
Я сделал глоток. На вкус это была яблочная наливка, довольно крепкая.
Подозрения усилились. Зачем это он меня спаивает?
— Я не знаю, кто ты такой, — проговорил погонщик, не переставая
ухмыляться, — но ты, похоже, хороший боец.
Зачем это он меня спаивает?
— Я не знаю, кто ты такой, — проговорил погонщик, не переставая
ухмыляться, — но ты, похоже, хороший боец. А вот все остальные думают, что
ты сумасшедший. Или лжец. Уже подходящее имя подбирают. Представляешь,
каково тебе будет с таким именем?
Я молчал.
— С таким именем тебя не возьмут даже в старосты, — продолжал он. — Не
надейся, что твоя сила важнее имени и репутации. Так и останешься
уборщиком навоза.
Я сделал еще два больших глотка и почувствовал себя чуть свободнее.
Подорожник сверлил меня взглядом.
— К тому же ты — чужак. У нас не доверяют чужакам. Ничего не доверяют,
кроме навоза.
— А у вас часто бывали чужаки? — поинтересовался я.
— Редко. Я видел двоих. Один появился на речной заставе, он не говорил ни
слова, только рычал и бросался на людей. Его посадили в клетку и
показывали за клинки, пока он не умер с голоду. А другого убили крестьяне,
когда он воровал капусту с огородов. Надеюсь, ты не из их племени?
— Наверно, нет.
— Я хоть и не верю тебе, но выхода у меня нет. Ты — воин, а не конюх.
Становись погонщиком. Я отставил в сторону кружку.
— И что дальше?
— Будешь ездить с нами. Будешь иметь клинки. Есть досыта. Тебе мало? Ты к
тому же получишь хорошее имя.
«Он меня еще уговаривает, — с восторгом подумал я. — Ведь это именно то,
что мне нужно. Не ему, а мне!»
— Как же мы будем вместе работать, если ты мне не веришь?
— Я никому не верю. Для моей работы это не очень-то надо…
— Ошибаешься…
— А про тебя я все узнаю после первого же переезда. Так ты согласен?
— Подожди… Я все-таки хочу понять, зачем нужен я. Разве мало хороших
бойцов? И разве трудно уговорить их стать погонщиками, если и еду, и
клинки, и имена вы гребете лопатой? Зачем тебе я — чужак, ненормальный,
которому ты не веришь?
Я должен был задать этот вопрос. Мне по-прежнему казалось, что со мной
хотят сыграть и обмануть. Все складывалось слишком хорошо, чтобы быть
правдой.
Погонщик перестал улыбаться.