меня дома целая стенка фотографий? Еще от бабки с дедом остались. Я
просыпаюсь, смотрю на одну. Там мой дед с тремя офицерами. Они тогда в,
Праге были, после войны. Всю жизнь смотрел на эту карточку, привык к ней,
как к обоям. А тут вдруг что-то во мне дрогнуло. Зову свою маманю с кухни
и спрашиваю: вот этого майора, слева от деда, Николаем зовут? Она говорит,
да, дядя Коля. Она ведь тоже с дедом в Праге жила, он там долго был и всю
семью туда перевез. Матери моей тогда лет четырнадцать исполнилось, она
всех дедовых друзей помнит.
— Петя, — не выдержал я, — все-таки что странного в том, что дедушкиного
товарища звали дядей Колей?
— Да странно то, что я об этом знаю! Я ведь вживую не видел его никогда.
Ты дальше слушай. Я с матерью утром полчаса перед этими фотографиями
стоял. Там масса людей, про которых я никогда ничего не знал, не
спрашивал, потому что они мне были неинтересны. И вдруг выясняется, что я
про каждого что-то знаю! У одного дочка завмагом стала, другого машиной
задавило, третий дом какой-то продал… Скажи, откуда это взялось? А ведь
это еще не все. Отошел я от фотографий, двинул на работу, а в голове — то
одно, то другое. Столько всякого мусора в мыслях, ты себе не представишь…
— Мусора, говоришь? Ну почему же? Представлю. Петька пристально посмотрел
на меня.
— А ну, выкладывай, — велел он.
— Может, сначала ты договоришь?
— Собственно, я уже договорил…
Я кратко поведал Петьке о своих видениях. Рассказал все честно, ничего не
утаивая. Даже про ночные слезы не умолчал. Он слушал меня, и было видно,
что надежд разобраться по горячим следам остается все меньше. Все только
запуталось.
— Мы серьезно влипли, Олег, — сказал он.
— Это неизвестно, — я покачал головой. — Надо еще разбираться.
— Все известно! Ты хоть понимаешь, что мы немедленно должны обо всем
доложить начальству?
— Доложим. Не первый раз. Сделают нам тесты, экспертизы — на амнезию, на
шизофрению, на еще какую-нибудь дрянь, разберутся, что опасности мы не
представляем. Лично я никаких других изменений в себе не чувствую.
— Нет, Олег, ты так ничего и не понял. Скажи, ты согласен, что после того,
как это ершовское чудище ударило нам по мозгам, у нас открылось какое-то
шестое чувство? Ну посуди сам — раз я по фотоснимкам могу определять имена
и биографии…
— Ты — да. А что со мной — еще неясно.
— Да все тут ясно, Олег! Знаешь, кто теперь мы с тобой? — он даже понизил
голос. — Мы — аномалы! Дошло?
— Аномалы… — я словно бы попробовал это слово на вкус. Вкус показался
горьковатым.
— Именно! Мы не можем оставаться штатными экспертами Ведомства. В лучшем
случае — консультантами, внештатниками, — продолжал Петя. — Отныне мы с
тобой — все равно что следователь с тремя судимостями.
— Нет, подожди, не торопись, — попытался протестовать я. — Может, это
временно. Может, оно как-то… Петя фыркнул.
— Не веди себя, как чуть-чуть беременная девушка. «Может быть, оно
рассосется» — ты это хотел сказать?
— Петя, — я попытался его успокоить, — давай не будем пока ничего
докладывать. Давай сами попробуем разобраться.
— Да? И как ты думаешь разбираться?
— Не знаю еще. Надо думать. Ты сам-то как считаешь, что это? Гиперзрение,
сенсорная память… что?
— Нет, Олег, — Петя вдруг стал сосредоточенным и спокойным. — Это не
сенсорная память. Это остаточная структурная память.
— Структурная… — начал было я, и тут же екнуло сердце. — Как ты сказал?!
— Видишь ли… Я заметил, что не только фотографии вызывают у меня разные
мысли и догадки. Пока еще разобраться трудно, в голове мешанина… Дело в
том, что я вспоминаю даже те события, в которых мои родители не
участвовали, и никаких предметов, связанных с ними, у нас нет. Эти вещи
происходили до того, как они родились. Мне сдается, что, покопайся я еще в
своих мозгах, вспомню и царя-батюшку, и ледовое побоище, и еще бог знает
что. Я вспоминаю то, что видели и помнили все мои предки, понимаешь?
Петя говорил, не замечая, что я уже не очень-то его слушаю. Я стоял,
вцепившись пальцами в ограждение крыши, и безучастно смотрел в какую-то
далекую даль, которую не разглядишь ни с одним телескопом.
— Петя! — я повернулся и невольно схватил его за пиджак. — Послушай меня,
Петя, если ты вспоминаешь и войну, и царя, и татаро-монгольское иго, то
что тогда со мной? Что вспоминаю я, ответь мне!
Петр запнулся на полуслове и замер с открытым ртом. До него дошло.
ДОЗНАНИЕ
Не знаю, сколько бы мы простояли, глядя друг на друга, если б на крыше не
появился Виталик Седых — эксперт из дежурной смены. Вид у него был
утомленный, галстук расслаблен.
— Еле вас нашел, — сказал он. Заметив, что мы пребываем в неком странном
оцепенении, он слегка встревожился. — Вы чего, ребята?
— Ничего, — медленно проговорил Петя. — Просто… разговариваем.
— Понятно, — Седых почти успокоился. — Вы еще не в курсе?
— О чем ты?
— Значит, не в курсе… Внештатник ваш… этот… Гришаня. Руки он на себя
наложил.
— Что?!! — мы с Петром так резко развернулись, что Виталик невольно
попятился.
— Я только что оттуда, — сообщил он. — Страшное дело. Он разбил себе
голову о батарею. В квартире такой кавардак, словно стадо носорогов в
жмурки поиграло. Он рехнулся, это точно.