Дети Ржавчины

меня дома целая стенка фотографий? Еще от бабки с дедом остались. Я

просыпаюсь, смотрю на одну. Там мой дед с тремя офицерами. Они тогда в,

Праге были, после войны. Всю жизнь смотрел на эту карточку, привык к ней,

как к обоям. А тут вдруг что-то во мне дрогнуло. Зову свою маманю с кухни

и спрашиваю: вот этого майора, слева от деда, Николаем зовут? Она говорит,

да, дядя Коля. Она ведь тоже с дедом в Праге жила, он там долго был и всю

семью туда перевез. Матери моей тогда лет четырнадцать исполнилось, она

всех дедовых друзей помнит.

— Петя, — не выдержал я, — все-таки что странного в том, что дедушкиного

товарища звали дядей Колей?

— Да странно то, что я об этом знаю! Я ведь вживую не видел его никогда.

Ты дальше слушай. Я с матерью утром полчаса перед этими фотографиями

стоял. Там масса людей, про которых я никогда ничего не знал, не

спрашивал, потому что они мне были неинтересны. И вдруг выясняется, что я

про каждого что-то знаю! У одного дочка завмагом стала, другого машиной

задавило, третий дом какой-то продал… Скажи, откуда это взялось? А ведь

это еще не все. Отошел я от фотографий, двинул на работу, а в голове — то

одно, то другое. Столько всякого мусора в мыслях, ты себе не представишь…

— Мусора, говоришь? Ну почему же? Представлю. Петька пристально посмотрел

на меня.

— А ну, выкладывай, — велел он.

— Может, сначала ты договоришь?

— Собственно, я уже договорил…

Я кратко поведал Петьке о своих видениях. Рассказал все честно, ничего не

утаивая. Даже про ночные слезы не умолчал. Он слушал меня, и было видно,

что надежд разобраться по горячим следам остается все меньше. Все только

запуталось.

— Мы серьезно влипли, Олег, — сказал он.

— Это неизвестно, — я покачал головой. — Надо еще разбираться.

— Все известно! Ты хоть понимаешь, что мы немедленно должны обо всем

доложить начальству?

— Доложим. Не первый раз. Сделают нам тесты, экспертизы — на амнезию, на

шизофрению, на еще какую-нибудь дрянь, разберутся, что опасности мы не

представляем. Лично я никаких других изменений в себе не чувствую.

— Нет, Олег, ты так ничего и не понял. Скажи, ты согласен, что после того,

как это ершовское чудище ударило нам по мозгам, у нас открылось какое-то

шестое чувство? Ну посуди сам — раз я по фотоснимкам могу определять имена

и биографии…

— Ты — да. А что со мной — еще неясно.

— Да все тут ясно, Олег! Знаешь, кто теперь мы с тобой? — он даже понизил

голос. — Мы — аномалы! Дошло?

— Аномалы… — я словно бы попробовал это слово на вкус. Вкус показался

горьковатым.

— Именно! Мы не можем оставаться штатными экспертами Ведомства. В лучшем

случае — консультантами, внештатниками, — продолжал Петя. — Отныне мы с

тобой — все равно что следователь с тремя судимостями.

— Нет, подожди, не торопись, — попытался протестовать я. — Может, это

временно. Может, оно как-то… Петя фыркнул.

— Не веди себя, как чуть-чуть беременная девушка. «Может быть, оно

рассосется» — ты это хотел сказать?

— Петя, — я попытался его успокоить, — давай не будем пока ничего

докладывать. Давай сами попробуем разобраться.

— Да? И как ты думаешь разбираться?

— Не знаю еще. Надо думать. Ты сам-то как считаешь, что это? Гиперзрение,

сенсорная память… что?

— Нет, Олег, — Петя вдруг стал сосредоточенным и спокойным. — Это не

сенсорная память. Это остаточная структурная память.

— Структурная… — начал было я, и тут же екнуло сердце. — Как ты сказал?!

— Видишь ли… Я заметил, что не только фотографии вызывают у меня разные

мысли и догадки. Пока еще разобраться трудно, в голове мешанина… Дело в

том, что я вспоминаю даже те события, в которых мои родители не

участвовали, и никаких предметов, связанных с ними, у нас нет. Эти вещи

происходили до того, как они родились. Мне сдается, что, покопайся я еще в

своих мозгах, вспомню и царя-батюшку, и ледовое побоище, и еще бог знает

что. Я вспоминаю то, что видели и помнили все мои предки, понимаешь?

Петя говорил, не замечая, что я уже не очень-то его слушаю. Я стоял,

вцепившись пальцами в ограждение крыши, и безучастно смотрел в какую-то

далекую даль, которую не разглядишь ни с одним телескопом.

— Петя! — я повернулся и невольно схватил его за пиджак. — Послушай меня,

Петя, если ты вспоминаешь и войну, и царя, и татаро-монгольское иго, то

что тогда со мной? Что вспоминаю я, ответь мне!

Петр запнулся на полуслове и замер с открытым ртом. До него дошло.

ДОЗНАНИЕ

Не знаю, сколько бы мы простояли, глядя друг на друга, если б на крыше не

появился Виталик Седых — эксперт из дежурной смены. Вид у него был

утомленный, галстук расслаблен.

— Еле вас нашел, — сказал он. Заметив, что мы пребываем в неком странном

оцепенении, он слегка встревожился. — Вы чего, ребята?

— Ничего, — медленно проговорил Петя. — Просто… разговариваем.

— Понятно, — Седых почти успокоился. — Вы еще не в курсе?

— О чем ты?

— Значит, не в курсе… Внештатник ваш… этот… Гришаня. Руки он на себя

наложил.

— Что?!! — мы с Петром так резко развернулись, что Виталик невольно

попятился.

— Я только что оттуда, — сообщил он. — Страшное дело. Он разбил себе

голову о батарею. В квартире такой кавардак, словно стадо носорогов в

жмурки поиграло. Он рехнулся, это точно.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138